Могуч Никита, лицом пригож,
Грозный был человек,
Богатых князьков бросало в дрожь,
Когда он шел в набег…
Так сама жизнь, борьба с суровой природой, борьба за каждый кусок хлеба, точнее, за каждую горсть ячменного зерна, за спасительный стожок сена, — сама жизнь не только наотмашь хлещет его, еще не окрепшего, но и дает пищу мечтам его и смутным надеждам.
В одну из самых трудных зим, когда обнищавшая семья Лягляриных из милости поселилась на батрацкой половине в доме старого Василия Боллорутты и Никитка приехал сюда, в угрюмый и чужой этот дом, на зимние каникулы, произошла радостная его встреча с великим русским поэтом Некрасовым.
Какой она была неожиданной и озаряющей! В темном углу, под божницей, у Боллорутты прилеплены были две картинки: одна изображала старуху-смерть с косою в руках, на другой сидел «болезненно худощавый человек с бородкой». Боллорутта частенько подходил к картинкам со свечою в руках и бормотал: «Так и не знаю, что за господин… Чинов на нем никаких незаметно. Видать, просто болеет. Барыня-то скоро, видать, взмахнет над ним своей косой…» Никитка тоже вслед за стариком подошел со свечой к картинке, разобрал подпись: «Н. А. Некрасов», и с трудом, «переходя от буквы к букве, от слога к слогу», осилил строки стихотворения:
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте. Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ…
Скупой Боллорутта заставил погасить оплывшую свечу, но в душе мальчика уже засиял ответный огонь.
«Так бывает, — пишет автор, — когда идешь в зимнюю стужу, замерзший и голодный, по незнакомой лесной тропке — и вдруг неожиданно возникает перед тобой приветливый сноп искр из трубы теплого жилья, одиноко стоящего на опушке.
Так бывало в раннем детстве осенним темным вечером. Ты давно уже сидишь в юрте и тихо плачешь, потом, утомленный, начинаешь засыпать, прислонившись к столу. И вот неожиданно открывается дверь, и ласковый голос, матери зовет тебя…»
Мальчик по-своему думает о Некрасове:
«Сколько лет он уже сидит в этой мрачной избе и учит сеять добро! Нет, глуха и слепа эта изба к его призывам. Здесь знают одно: не уйти от барыни с косой. А вот ушел же он!»
Некрасов умер, но он бессмертен. Так же, как бессмертен гений Пушкина. Школьник Никитка Ляглярин едва успел постигнуть простую грамоту, но в нем уже совершается многосложный процесс приобщения к богатствам культуры. Великого Пушкина он открывает для себя в тот самый навсегда запавший в сердце миг, когда услышал в переводе на родной язык строки поэта, обращенные к ссыльным декабристам: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…» И пылкий ответ Одоевского: «Мечи скуем мы из цепей…»
Переводы на якутский язык тогда, на изначальном этапе этого большого дела, творились руками талантливых одиночек, чуть ли не самоучек. Но движение уже началось, хотя и было еще подспудным, подобно вешним ручейкам, слабо журчавшим под неподвижными толщами снегов.
Так в душе нашего героя слились в единый стройный хор голос родного Василия Манчары, голоса бессмертных поэтов Пушкина и Некрасова и живые, бодрые голоса ссыльных русских, «сударских», живших бок о бок с якутами.
II
Первые главы романа «Весенняя пора», посвященные маленькому Никите Ляглярину, отражают подлинную историю детства и отрочества автора, — об этом свидетельствует сам Николай Егорович Мординов. Мы, стало быть, имеем возможность проследить, как в будущем писателе зарождалось, росло и крепло художническое восприятие мира.
К певучим, насыщенным мудрой поэзией, сказкам и песням бабушки Дарьи, встреча с которой была, конечно, самым светлым счастьем в детстве автора, нам придется прибавить еще удивительные «представления» Дмитрия Эрдэлира, родившегося самобытным актером, и великую науку «чтения тайги» или «царства доброго Баяная», науку, которую мальчик воспринимал от своего неудачливого, но неизменно доброго отца. Обучение тонкостям охотничьего промысла насыщено высокой, хочется сказать, языческой поэзией. «По-язычески» звучат и яркие рассказы старика Боллорутты: в редкие добрые часы Василий говорит о лесных зверях с неподдельной любовью, приписывая им почти что человеческие чувства и понятия.
Так, начиная с самых ранних детских лет, Николай Мординов неосознанно, но неутомимо приникал к чистому, могучему роднику народной поэзии. Об этом великом источнике он потом замечательно скажет в романе «Весенняя пора»:
Читать дальше