Николай Мординов - Весенняя пора

«— Неводят… А это богачи себе всю рыбу забрали…»

И неожиданный финал:

«…избили богачей, и отняли у них рыбу… Видишь, Федор и Роман лежат, а Павел убегает…»

Бобров растрогался, посадил мальчонку на колени и сказал:

«…Да ты настоящий бунтарь!»

Русский не ошибся, Никита Ляглярин стал бунтарем. Более того: о н н е м о г и м н е с т а т ь. Сама жизнь наслаивала перед глазами мальчика, подростка, юноши пласты печальнейшего опыта. Жадная память Никиты впитывала картины беспощадной борьбы — добра и зла, правды и лжи. И вот он стал не только защитником угнетенных, к которым сам принадлежал с пеленок, но и живым голосом их, когда проявился в нем талант писателя.

Но вернемся к детству Никиты. Тут пришло время сказать о бабушке Дарье из семьи Эрдэлиров: она в чем-то похожа на горьковскую бабушку. Может быть, тем, что «владеет сокровищами народной мудрости» — сказками, прибаутками, песнями, пословицами, — и щедро одаривает ими людей.

Поэтические сказки ее одинаково увлекают и взрослых, и маленьких слушателей: взрослые, словно становясь детьми, спорят, кто в сказке прав и кто виноват. Дарья загадывает какую-нибудь загадку — и маленькие и взрослые с совершенно одинаковым азартом ищут отгадку.

Сказки и присловья бабушки Дарьи не только поэтичны: чаще всего в них тлеет жаркая, как уголь под золою, правда о бедняцкой доле и неясные, но увлекательные мечты о будущем.

От сказки, похожей на жизнь, сама жизнь для Никитки становится похожей на сказку. Просторной, светлой и прекрасной кажется ему юрта.

«Разве эти стены поблескивают толстыми полосками инея? Нет! Это серебряные украшения сказочного дворца. Разве на полу мусор? Да нет же! Это стружки золотые раскиданы…»

Из уст старой Дарьи суждено Никите услышать имя Василия Манчары. Этот образ не случайно проходит через весь роман. Правда, о нем сказано бегло: якутскому читателю нет нужды подробно излагать историю Манчары, отважного защитника якутской бедноты. Но читателю русского текста романа необходимо знать более обстоятельно некоторые подробности судьбы этого персонажа.

Василий Федоров, по прозвищу Манчары, — реальный человек, живший в прошлом веке. (До нынешнего дня на земле колхоза имени Буденного, бывшего Нюректейского наслега Мегино-Кангаласского района сохранились от юрты Федоровых столбы, коновязь, обугленные остатки камелька.) Василий, сильный и озорной парень, поначалу взбунтовался лишь против богатого своего сородича князька Чочо. За незначительный проступок Чочо наказал парня самым жестоким образом: Василий был так высечен на площади в городе, что у него ребра и сухожилия обнажились. У якутов высеченный считается навеки лишившимся чести, для них нет оскорбления более унизительного. Манчары бежал из тюрьмы, чтобы отомстить Чочо. С этого момента он превращается в народного мстителя, грозу тойонов, о которых сказано в одной из песен о Манчары: «Сок наших суставов, наши слезы они пьют, потому жиреют…»

Народ поддерживал Манчары, скрывал его, кормил, — он же, отнимая богатства у тойонов, все раздавал беднякам. Царские власти ловили бунтаря вместе с его сообщниками, бросали в тюрьму, избивали, заковывали в кандалы, более десятка лет держали прикованным к тюремной стене. Но Манчары, человек орлиного духа, не смирялся: убегал из заключения, а, вырвавшись на свободу, неизменно являлся в родной улус. Тойоны дрожали при одном его имении. Манчары, которого власти упорно называли разбойником, грабителем, превратился, по сущности своей, в вожака стихийного возмущения бедноты. Он стал человеком-легендой, человеком-мечтой, о котором в народе пели:

Пела о герое и бабушка Дарья в особо торжественный час, «когда счастье — редкий гость — посетит убогую бедняцкую юрту». И каждый раз по-своему сказочница расцвечивала неумирающий образ Василия Манчары. Навсегда запала в сердце Никиты эта песня. И когда однажды его, школьника, заперли в темном классе за то, что посмел он поднять руку на сына князя, Никитка погрузился в мечты о том, что он будет таким же, как Василий Манчары, и о нем сложат песню в глухих улусах: