Николай Мординов - Весенняя пора

Были, однако, и другие свидетели якутской жизни, глянувшие на нее барским презрительным оком. В 1830 году царский чиновник Геденштром, побывавший в Якутии, так отозвался о ней в книге «Отрывки о Сибири»:

«Якутская область — одна из тех немногих стран, где просвещение или расширение человеческих понятий более вредно, чем полезно…»

Были в дореволюционной печати и такие снисходительные суждения, что якуты отличаются «способностью приспособляться к условиям новой жизни», переносить голод и прочие невзгоды. И к этому «великодушно» добавлялось: «Чувство любви, однако, знакомо якутам».

Прошло менее полувека, и советский писатель Николай Мординов создал роман о якутском народе «Весенняя пора». События, описанные в начале романа, относятся, как уже было сказано, к первому десятилетию нашего века. Но с какой силой автор сразу же ниспровергает такие утверждения: не какое-то подобие любви, нет, — огромная любовь с безудержным потоком света, мечтаний, душевных взлетов обрушивается на читателя со страниц романа «Весенняя пора».

Поначалу повествование это и в самом деле лишь предчувствие весны якутского народа, а затем приходит сама весна, во всем ослепительном, вечно обновляющемся своем облике…

В бедной дымной юртенке, одиноко стоящей у края тайги, маленький герой романа, четырехлетний Никитка, становится свидетелем материнских мук и рождения брата Алексея — так начинается роман.

Автор сразу вводит нас в гущу событий — одним ударом он как бы обнажает большой пласт жизни. Эта жизнь предстает перед читателем во всей неопровержимой, устрашающей наготе: таежная глухомань, жестокое морозное безмолвие, слабый огонек камелька, лишь в дневные часы обогревающий юрту, крик новорожденного, завернутого в жалкие отрепья телячьей шкуры…

На семью Егордана Ляглярина со странной, можно даже сказать, со страшной последовательностью валятся разные беды. Кажется, уже превзойдены все пределы человеческого терпения. Но откуда же идет ровный, сильный свет, согревающий сердце читателя?

Прежде всего от матери Никитки, Федосьи, чьей преданности и мужеству нет предела, и от доброго сильного отца. В поток этого света вплетаются и другие лучи: это удивительная сила любви, связывающая ребятишек Лягляриных; это веселый, никогда не унывающий Дмитрий Эрдэлир; это могучая по силе и дерзости характера бабка Варвара; это, наконец, «сударские», русские ссыльнопоселенцы, входящие в юрты бедняков с великим чувством дружбы.

Шаг за шагом читатель непререкаемо убеждается: поистине велик небольшой народ, которому когда-то лишь разрешалось «приспосабливаться к существованию» в ледяных просторах страны, именуемой Якутией.

Какая судьба ожидала Никитку Ляглярина, батрачонка, которого, словно вещь какую-то, один богатей «одалживает» другому? Кем суждено было стать ему, пылкому мальчишке, мечтателю, драчуну? Самым «великим» уделом его, в лучшем случае, мог быть хромоногий писарский столик в наслежном управлении. Но писарьками становились обычно сынки богатеев. А поэтический дар, заложенный в душе мальчика, — мог ли он чистым и сильным родником пробиться наружу?

Герою романа «Весенняя пора» удивительно посчастливилось: однажды в юрту Лягляриных вошел русский ссыльный, фельдшер Виктор Бобров, и этот молодой синеглазый русский человек стал как бы судьбой Никитки. В нем якутский мальчик находит наставника, друга и защитника. Дружеская рука фельдшера поведет диковатого Никитку в школьный пансион и от него, от фельдшера Боброва, Никита впервые услышит имя Ленина. Впоследствии, плечом к плечу с Бобровым, подросток Никита пройдет сквозь пламя гражданской войны.

С поразительной яркостью написано Н. Мординовым первое появление Боброва в юрте Лягляриных. Читатель помнит, с каким испугом и недоверием смотрели на фельдшера многочисленные обитатели юрты, Ляглярины и Эрдэлиры. А он сидел молча, в тяжкой задумчивости, синие, зоркие глаза его с сочувствием и жалостью вбирали в себя нищий обиход юрты, о которой сказано: «Кто проживет здесь день, тому простятся грехи целого года». Видит он скупой огонек камелька и возле него мальчонку, покрытого чесоточной коростой…

Но еще более выразительной, можно сказать пророческой, оказалась еще одна встреча Боброва с Никиткой. Старшему сыну Лягляриных исполнилось семь лет, он стал приметным работником в семье. И когда на его глазах происходит шумная ссора бедняков с богатыми владельцами невода, намеревающимися захватить почти весь улов рыбы, он отлично понимает смысл этой ссоры. Маленькому человечку полагалось молчать. Никитка смолчал, но гнев свой и обиду выразил в незатейливом рисунке углем на щепке. Фельдшер Бобров заприметил сопевшего от усердия «художника». Афанас Матвеев перевел объяснения мальчика: