Галина Демыкина - Просторный человек

А он бы ответил: «Как же не могу? Могу. Только уж больно баба противная».

Ася могла бы пожать плечами со снисходительной улыбкой (снисходительной к Татьяне Всеволодовне): «Ну что поделать, такая уж она. А я, Федор Евдокимыч, тоже противная? А я-то думала, мы — друзья…»

«Неужели не друзья? — И грустно сострил бы: — Не имей сто друзей, а имей сто рублей!»

Но она не заподозрила бы его в желании иметь эти сто рублей посредством своей помощи. Нет, никогда бы не подумала, и была бы права. И не ошиблась бы, окончив просьбу так:

«Ну и сделайте ради нашей дружбы. Если можете, конечно».

А он бы засмеялся. И, вероятно, помог бы. Были у него в руках какие-то официальные вожжи. Но Ася не знала таких простейших ходов. Она сразу увяла, насупилась, пробормотала, что ему вот смешно, а тут трагедия, на что он вполне резонно ответил: это ли, мол, трагедия? Вот у него в доме, в соседней квартире, сын заступался за мать и убил отца…

И он был (не парень этот, а ФЕЯ) прав. И неправ. Потому что каждый человек (строй нервной системы? Душевная выносливость?) способен перенести вот такое-то количество горя, несправедливостей, крушений. И не больше. Дальше он гибнет. Другой же вместит и еще столько же и как-то, всем на диво, выживет, оправится. (То самое, о чем в варианте физического состояния говорят: что немцу смерть, то русскому здорово!) Так что нет тут общей мерки.

Как же быть?

Не знаю. Стараться помочь, наверное. Может, думать: вдруг это и есть последняя капля?!

— А если достать справку в Союзе? — уже уходя, спросила Ася.

— Пусть попробует. Да не дадут ей ни черта!

— Я сама…

— Ну, это другое дело. Бывай.

Он сунул ей толстопалую руку и, видно, совестясь своей скупости, — добрый человек! — пообещал:

— Принесешь — двинем. Тут у нас кое-какие фонды есть.

И Ася поняла: проиграла. Можно было и без справки. Видно так, что можно. И еще: некая доля произвола знакома даже волшебному, почти идеальному ФЕЕ.

Существует множество мест, где нас могут обхамить. Собственно, любое, куда мы приходим просителями. А просители мы почти всюду — от молочной, где просим дать не рваный пакет молока («А что же, я рваные себе возьму? Берите какие есть!»), через сапожную мастерскую («Нет кожи. Поговорите с мастером, может, он…» «Вы мастер? Я заплачу…»), через санаторий (хотелось бы немноголюдную комнату); через жэк (протекший потолок)… Ну, а если ты хочешь купить красивые обои, платяной шкаф, билет на дальний поезд, кооперативную квартиру… Это я так говорю — «просить»… Просто удивительно, до какой степени нам никто, нигде, никогда ничего не должен!

Только, надо сказать, нагрубят нам в разных местах по-разному. Идя сражаться, по ту сторону линии фронта (будь то прилавок, окошко кассира, стол в приемной начальника) мы всегда можем увидеть глаза, подернутые дымкой раздражения. Но есть места, где нас грубо отлают («Так бы и спрашивали — плавленого сыру, а то — сыру, сыру… работать невозможно — какие бестолковые!); а есть — где отвернутся, пожав плечами (тот же смысл: бестолковые, мол, то есть что-то не так или не о том спрошено, но никакого крику); бывает, что просто поглядят холоднейше красиво подведенными глазами, оторвав их от детективного романа, лежащего на гладко полированном столе (это уже более изящный стиль, вроде бы и обидеться не на что. Но и место более высокое!).

Э, да что я, зачем все эти уязвленные перечисления?! Ведь может быть и совсем другое: могут, подавая тебе тот же сыр, ответить на твое заученное «спасибо» неожиданным «на здоровье»; могут плечами не пожимать, а вникнуть в твое дело, и опять-таки вполне неожиданно, по своей доброй воле взять и помочь! Да и хорошо подведенные глаза над полированным столом… Все, все может быть! Те же люди могут оборотиться к тебе любым из своих лиц. (Им никто не запретит.) С ними лучше поддерживать добрые отношения, если ты, конечно, не клинический правдолюб. Но клинике всегда плоховато. Так что будь в норме, в здоровье то есть. Будь здоров! Не бегай жаловаться. Выбери из своих улыбок самую подходящую: чтобы она была не нахальной и не заискивающей, не простоватой, но и — упаси бог — не ироничной… Лучше всего сейчас идет масочка под названием «пробойная сирота». Людей, могущих по своему желанию осчастливить или онесчастить, иногда трогает сиротство, как рычаг для приложения своих сил (верней, для их показа).

Так воспоем же сказочную мышку, которая на бегу, махнув хвостиком, разбила яйцо, а ведь его