Галина Демыкина - Просторный человек

Ей долго не спалось. Под крышей поселилась тревога. Она, может, давно жила, но спала днем. А ночью спала хозяйка. Теперь они встретились и долго, немо глядели в глаза друг другу. Женщина зажгла ночник, взяла книгу. Ни одна буковка не оставила отпечатка на восковой дощечке ее памяти. «Надо что-нибудь почитать по науке. Схожу-ка завтра в библиотеку, вот что. Да. И завтра же позвоню кое-кому из ученых…»

Утром проснулась от солнца. Значит, поздно: к ней солнце приходило лишь после девяти. Дверь в Киркину комнату открыта. Валентина нет. На стуле записка.

Женщина подошла, задохнувшись:

«Милая Анна Сергеевна!

Я получил от Кирилла письмо (помните, мне звонили с той квартиры?). Он просил подготовить Вас, но я не умею. Кирка женился. Там, где служит. Там и останется жить: жена уехать не может, у нее больна мать. Не волнуйтесь.

Все будет хорошо.

Спасибо Вам.

Никакого галстука на спинке стула.

На столе — ни одной тетради с записями.

Зазвонил телефон.

— Жанна! — Ласково, но твердо зазвучал начальственный бас. — Ты чего прохлаждаешься?

— Я…

— Что, заболела? Голос какой-то…

— Нет, нет, я здорова. Все хорошо. Сейчас приеду. И привычно глянула на часы.

С некоторых пор Татьяна Всеволодовна была для Аси укором совести. Облеченная недоверием, выбитая из привычной колеи, Ася была уже чем-то чуждым себе, ее поведение дома больше не выражало ее сущности. Как если бы вдруг прошло пустое платье, шевеля рукавами.

Живая, человеческая, она догоняла это платье где-то на лесенке больницы, незаметно впрыгивала в него. Там же после дежурства его и покидала. На этот болезненный маскарад уходили все силы. Даже Вадиму, даже Сашке (куда уж там Татьяне Всеволодовне!) не перепадало ничего. Но Сашка — кусочек ее, неотъемлемый, Вадим… почти то же… И лишь одинокая, странная эта женщина… Да разве можно так — впустить в свой дом (дом — не всегда четыре стены), а потом — кыш, кыш отсюда?! Разве это не отягчает совесть?

Ася не могла теперь подарить ничего, кроме внешних забот. И она пошла к ФЕЕ, наврав дома, что нужно в неурочное время в больницу на собрание, поскольку вся деятельность, возглавляемая ФЕЕЙ, была названа благотворительностью («Любишь помогать, помоги мне, м н е!»).

Но сначала для правдоподобия (вдруг проверит?) забежала в клинику. Прошла по своему этажу, кивнула больным из дверей палаты, спустилась в терапию. Она не так уж беспокоилась об Олеге (что-то отталкивало), но чувствовала обязательства, скорее, впрочем, человеческие, чем медицинские.

Здесь, в палате, чище, воздух легче — хоть кровью да гноем не пахнет!

Олег Клавдиевич встретил ее сумрачно.

Он с тех пор, как понял о них с Вадимом, будто закрылся перед ней. Старался даже не глядеть. Но Ася пропускала это мимо внимания.

— Ну что, как дела?

— Вы все же не зовете меня «больной». Почему?

— Да потому что не хочу. Я никого так не зову. А к вам вообще — не по долгу службы.

— Ценю, спасибо.

— Что-то не так у вас?

— Велят бросить пить, а то, говорят, помрешь от печени. — И вдруг приподнялся на локте. — Я вот все спросить хотел врача поточней: это верно, что помру, или пугают, хотят, чтоб одним пьющим меньше стало? Может, вы скажете по совести, а?

— У вас цирроз печени, вы же знаете.

— Сказывали. Стало быть, кашками теперь кормиться?

— Лучше, конечно, соблюдать режим.

— Все вы одно поете. А точно никто не скажет.

— Кто знает точно-то? Но опасность большая, Олег Клавдиевич. Очень большая. Остерегитесь!

Она вдруг поймала недобрый взгляд его, осеклась.

— Ну, чего замолчала? А вот ответь мне, милосердная сестра: дела мои плохи, а выписывают.

— Когда?

— На днях, сказали. А ведь мне не добраться до деревни-то. Где здесь жалость, а? Где забота ихняя хваленая?

— Поговорить с врачом, да?

— Да ты что?! Жрать тут их пойло вонючее!

— А чего же вы хотите?

— А-а-а, чего? Ну вот хотел бы, чтоб братец, если уж так полюбил меня, взял бы домой к себе. К своей матушке. Чтобы походили за мной малость.

— Ну, тут уж с ним надо. Позвоните ему.

— А чего ж ты не предлагаешься?

Ася смутилась. Она никогда не звонила Вадиму. И телефона не знала, вот ведь как.

— Все люди хороши, пока до дела не дойдет. Да не буду я ему звонить. Не буду. Я с его матушкой в глухой вражде всю жизнь.

— Почему? — Асе было интересно про мать Вадима, он ведь никогда не говорил.

— Почему? Счеты у меня с ней из-за отца. Ну да это вам не к чему знать, сестричка. Или интересно?