Александр Апасов - Разгуляй

В понедельник из отпуска вышел председатель профбюро нашего главка Анатолий Иванович Сысоев. Увидев приказ, он спросил меня, что произошло, и, когда я рассказал ему обо всем, поинтересовался, кто из профбюро визировал этот документ. Я, конечно, не знал. Анатолий Иванович стал докапываться, и тут выяснилось, что приказ по главку согласован с заместителем председателя месткома Шапиро, а на нашем профбюро даже не обсуждался.

— Все ясно, это естественное продолжение киевской истории, — пояснил я. — Решили не мытьем, так катаньем.

— Может, тебе подать апелляцию? — предложил Сысоев.

— А ну их. Только лишняя нервотрепка. Все равно ведь уйду.

— А ты нашел что-нибудь?

— Найти-то нашел. Только меня опередили… Кто-то, по-моему, шепнул Сидорову, и он позвонил в редакцию.

— Почему ты так думаешь?

— У меня вдруг спросили характеристику.

— Да, Сидоров это может сделать… А тебе до поры до времени нужно было держать язык за зубами…

После этого разговора я еще раз наведался в редакцию, и там снова спросили характеристику. Надеясь на содействие Сысоева, я пообещал представить ее и, вернувшись на работу, обратился к нему с этой просьбой. Анатолий Иванович написал проект и показал его Сидорову, а тот, прочитав, отправил для согласования с начальником отдела. Крохин категорически отверг сысоевский вариант.

— Если Ланскому нужна производственная характеристика, пусть он обратится ко мне, — сказал он. — Я накатаю ему…

— Но в связи с вашими натянутыми отношениями такая характеристика может получиться не совсем объективной, — дипломатично заметил Сысоев.

— Вот когда я напишу, пускай профбюро и укажет мне, в чем я не прав… Я лучше вас могу судить о работе Ланского. Он лодырь и разгильдяй.

Так вопрос с характеристикой застопорился окончательно. С одной стороны, было совершенно ясно, что я никогда не пойду на мировую с Крохиным и ни с какой просьбой к нему не обращусь. А с другой — даже если бы я и заговорил с ним об этом, он наверняка состряпал бы мне волчий билет. Поэтому я попросил Сысоева больше не говорить с ним на эту тему.

— Но ведь без нее ты никуда не сунешься.

— Попробую еще толкнуться на радио. Там меня знают.

— А там есть вакансии?

— Может, придумают что-нибудь.

— Послушай, а какое у тебя образование?

— Филологическое и искусствоведческое.

— А не хотел бы ты перейти к нам в отдел главного художника?

— Так у вас же все забито. Да и опять же Сидоров…

— У нас Неля после отпуска собирается уходить.

— Это еще на воде вилами писано.

— Но ведь и у тебя пока нет ничего реального. Хочешь, я поговорю с Лагиным.

— Да с Володей-то и у меня самые добрые отношения… Только вряд ли на это согласится Сидоров.

— Отдел главного художника выходит непосредственно на Тихонова.

— Но формально он в штате главка.

— Это ничего не значит. Надо дождаться Тихонова, от него все зависит. И нечего тебе скакать по организациям… А пока замри и не петушись.

Я понимал, что если это не выход, то, во всяком случае, хоть какой-то шанс…

И вот теперь я сидел с Мартовым в низком и уютном погребке Дома журналистов. Мы потягивали пиво и обсуждали создавшееся положение. Мартов тоже советовал дожидаться Тихонова, и не согласиться с его доводами я не мог, потому что деваться мне просто-напросто было некуда. Конечно, какое-то время я мог перебиться на внештатной работе, но решиться на это без всякого задела было рискованно. Если бы я жил один или хотя бы с человеком, близким мне по возрасту, все было бы нормально: первое время можно было бы как-то перебиться, а потом все вошло бы в свою колею. Но я жил с мамой — больной и много повидавшей на своем нелегком веку женщиной. Она никогда не смогла бы понять, что уход с работы пойдет мне на пользу, что, не будь я связан узами обязательного присутствия, я сделал бы гораздо больше и скорее по-настоящему встал бы на ноги, что рано или поздно мне все равно придется оставить службу… О маме снова напомнил мне Мартов, когда я сказал, что уйду на вольные хлеба, потому что не только работать, но и сидеть в одной комнате с этим подонком не могу…

— Ну а что же мне делать? — в сердцах вырвалось у меня.

— Я говорю тебе: надо ждать Тихонова.

— Это имело смысл раньше. А теперь, во-первых, я действительно имею нарушения, потому что уходил с работы, не ставя в известность…

— Это вынужденное нарушение, — перебил меня Мартов. — Ты был поставлен в такие обстоятельства.