Виктор Лихоносов - Когда же мы встретимся?

— Это кто с тобой?

— Ну, Лолий, — засмеялся Ваня, — перестань, я тебя знакомил с ним не менее десяти раз.

— Да, да, вспоминаю.

— Только присядь и уйдешь. Нельзя, Лолий, я обижусь.

— Ты же знаешь, как я тебя люблю. У меня Верочка заболела, и сегодня похороны дяди, — лгал Лолий.

— И все-таки… Минуту можешь? У меня есть важное, — в свою очередь солгал и Ваня.

И Лолий и Ваня были похожи на мальчиков. Издалека длинный носик Лолия казался еще острее.

— Лолий, — подал он руку Дмитрию и отвел глаза, вытер губы ладонью. — О вас мне хорошо говорил один человек, не буду называть его. — Он скривил губы. — Человек о-очень порядочный, о-очень умный, о-очень тонкий мастер художественного слова. Ни один артист наших театров, ни один… что говорить, здесь сидит Ваня, мой большой друг, он меня поддержит… кстати, Ваня, ты помнишь, я тебе показывал старую калитку на Шаумяна, — забыл прежнюю «мысль» Лолий, — ту калитку, которая дороже мне триумфальных ворот, ту калитку, у которой я впервые поцеловал мою Верочку, у этой калитки… я тебе сейчас прочту, о калитке есть хорошие стихи… я эту калитку вспоминал в Индии, мы летели над Гималаями, мы летели над океаном, о если бы вы знали — мы тут все свои, я могу быть откровенным — какая там нищета! какая там жуткая нищета, то есть така-ая нищета, така-ая… налей…

Дмитрий, скрывая ухмылку, слушал Лолия. Кто-то прозвал его Оратором за длинные патетические речи без запинок, в которых завывание было главным достоинством. Только в этом небольшом городе и ценили такие способности Лолия.

— Вы так жалеете Индию, будто там живете, — сказал Дмитрий.

«Ты с кем меня посадил?» — недовольно смотрел на Ваню Лолий.

— Дима! — не желал обострений Ваня. — Ди-има! Это несерьезно. Не обращай внимания, — кивнул он Лолию, — он шутит…

— Мне больно за всех, кто еще нуждается в тепле, в пище, у кого нет крова, — жалобным голосом сострадания продолжал Лолий, — у кого… плесни… у кого отнимаются руки-ноги от непосильного труда, я хочу быть другом скорбящих, просящих и жаждущих, я хочу быть… спасибо, Ваня, я закушу… друзья мои, это долгий разговор, это разговор серьезный, это разговор, сами понимаете, времени, мы отвечаем за все, что далеко и близко от нас, что, не побоюсь этого слова, свято, ради чего мы обагрили землю в оные дни… а вы разве не пьете?

— Сегодня нет, — сказал Дмитрий.

Лолий с трудом переносил пытливые взгляды, с какой-то зверьковой чуткостью угадывал с первых минут человека, который ему не простит того, что прощалось всегда. Всю жизнь Лолий выплывал на чужих несчастьях. Едва кто-то оступится, сорвется, он уже тут как тут.

И ему все прощалось, потому что, как любил он говаривать за рюмкой, «хорошо таскал каштаны из огня». Друзья же создали ему славу благороднейшего человека. Дмитрий все знал про него. Знал, что он сейчас встанет и улизнет, выдумает причину и улизнет, потому что не может при нем трепаться как обычно, а вести беседу насущную ему нельзя: все правдивое будет против него и глубоко противно его изгаженной натуре. Он мялся, он ерзал на стуле, он не мог дождаться, когда этот противный тип из станицы встанет наконец и попрощается… И Дмитрий встал.

— Я на минутку!

Лолий скинул пиджак и послал Ваню за бутылочкой сухого вина.

— Как приятно, когда никого нет лишнего, — сказал Лолий. — Ты с ним учился? О-очень странная и страшная личность. Мы свои люди, мой долг тебя предупредить. Мой долг тебя уберечь. Мой долг… налью. Склочный человек. Это строго между нами. Не понимаю твоей слабости! Извините меня! — скривился Лолий. — Но я бы таких воляпюков в дом не пускал. Извините меня.

— Лолий… — почему-то потешался Ваня его заклинаниями. — Не болтай.

— Извините меня. — Лолий как бы страдал, тер губы пальцами и думал совсем-совсем про другое. Вдруг наклонился и сказал: — Мы должны улыбаться друг другу. Мы не можем позволить, чтобы между нами поднимали дамоклов меч. Я ухожу, ты мне испортил настроение… — избалованно повел рукой Лолий, но не двигался. — Дорогой мой Ваня, Ванюша, дорогой мой, самый близкий мне на свете человек, после мамы, после моей Верочки и детей, мой большой друг, которого я глубоко уважаю и люблю, ты пойми, ты пойми-ии, — опять скривилось его лицо, он долго тянул последний слог, — пойми, дорогой Ванечка, мы не должны пускать пешку в ферзи, и ты пойми еще, мой глупый талантливый мальчик, это стра-ашный человек! Можешь мне верить, я располагаю кое-какой информацией… но ты не слышал! Извините меня! Я тебя очень люблю, ты мой друг, — настаивал Лолий, хотя Ваня никогда его другом не был. — Извините меня, больше вы меня не заставите таскать каштаны из огня.