Виктор Лихоносов - Когда же мы встретимся?

Владислав усмехнулся и протянул Егору клочок бумаги, на котором не по-женски плохим почерком было написано:

«Я вышла замуж рано, не по любви, потом разошлась, а что было дальше — расскажу, если спросишь… Я тебя люблю, Владик…»

— Вла-адик… — посмеялся Егор. — Это она написала?

— Она. Задумчиво так выводила.

— И уже любит? Ну-у…

— Ужасное опустошение, мой милый.

— Ничем не могу помочь.

— Я увел ее от тебя, извини.

— Ради бога! — брезгливо отступил назад Егор. — На кой хрен она мне нужна? Я просто дурак, увидел, думаю: какое бедное чистое существо.

А было так. У него в номере она меняла постельное белье. Егор еще не сказал ей ни слова, как вломился Владислав, взглянул, закружил возле нее, оценивая ее, и бодро вступил в разговор.

— Что же вас отец отпустил на такую работу? — хитро спросил он. — Или муж?

— С мужем развелась.

— Надо бы посидеть как-то.

Она так промолчала, что это было лучше всякого согласия.

На другое утро она снова постучала, поставила ведро и щетку у стены, села и на вежливые вопросы Егора отозвалась простодушным рассказом о своей жизни. После вчерашнего убирать ей в номере было нечего. Чего ж она зашла? У Егора стояла бутылка вина. Он налил ей с рюмочку, но было мало, по глазам видно, что она выпьет сейчас целый стакан. «Я приду завтра», — сказала она, и Егор кивнул: ну что ж, приходите. Но утром он косо поздоровался с ней и прошел мимо походкой большого начальника, а еще через день улетел в Москву по вызову киностудии. Возвратился и позвонил Владиславу. «А я не один, — сказал он, — зайди, стаканчик крепкого выпьешь». Она в белом передничке резала на круглом столике огурцы для салата. Владислав подморгнул ему. Она принарядилась к событию, цель которого уже не скрывалась. Поговорили о Москве; Егор тщился не смотреть на нее, словно оберегал ее женское достоинство, и без сожаления благословлял Владислава на приключение. Все было ясно, и, чтобы уйти, не стоило выдумывать причину.

Часа через два, когда Владислав попросил по телефону спичек, Егор нашел в комнате все то же, но в большем беспорядке, чем раньше. Удивительно! Теперь это были другие люди! Плотская тайна сблизила их, но следом же вырыла пропасть. Она вольно сидела на белой постели и ничуть не беспокоилась, какое впечатление произвело на Егора ее поведение. «Вот она простая арифметика любви, — подумал Егор. — И с чего я решил, что она чистое существо? Я бы и коснуться ее не посмел, А она меня только что назвала «Жориком». Меня! Я ей кто — сват?» Он еще давно думал, глядя на чей-нибудь клейкий семейный союз: а на месте того-то и того мог бы спокойненько быть и я, и все было бы так же или почти так же. Эта непрочность вялых и страстных союзов, эта временная благодарность женщины тому, кто ее поскорее захватит или счастливо обманет, обременили его выводы тогда особенно. Ничему не хотелось верить, и, когда человек полюбит тебя как единственного, тоже будешь сомневаться.

Вот и К. Он и верил ей и нет.

«Я уже раскладывала на вас…» — вспомнились ему слова К. в тот день в Москве, когда Владислав приставал к ней погадать на него. К. и Владислав уединились на кухне, а Егор, гример и волосатый сценарист играли в подкидного дурака. После каждого выигрыша сценарист кричал: «Я гениален во всем! Гениален в картах! Я гениален в любви! Всегда и во всем гениален!» И то и дело поправлял на руке швейцарские часы. Между тем он был интересен и даровит, но его напускной либерализм и неразборчивость в средствах гнали от него Егора на сто верст. Егор улыбался и думал, почему так долго гадает на кухне К.? Разбитый, горько-одинокий в этот месяц, Владислав еще безропотнее поддавался мистике, картам, снам и упросил, наверное, К. гадать до конца. Он вышел злой, потный, словно переставший верить в свое счастье совсем. Узкие татарские глаза соединились в нитку. Егору показалось, что после гадания она была с ним как чужая. Что же произошло на кухне?

Позднее, в декабре, Владислав сказал ему мрачно:

— Ну и нагадала же тогда мне К.!

— Что именно?

— Сказала: «Вы были несчастны и будете. Вас никто не любил бескорыстно. Я уже на вас раскладывала». И предупредила: «Бойтесь высоты». Все правильно.

— Провокация!

— Почему?!

— Она уже знала, что больше всего на свете ты страшишься высоты. Ты при ней сам говорил.

— Когда? Не помню!

— В другой вечер, когда ты гулял с нами по Москве и читал скабрезные стихи.

— Мне почудилось, что она и гадала так из-за того, что хочет на мне жениться. Мысль такая врезалась! Чо-оок! — ткнул он пальцем в висок.