Василий Цаголов - Набат

— Да что ты говоришь?

— Огонь разведешь — руки согреешь, а спина, ноги, живот — все у тебя еще больше замерзнет, и мы тебя будем хоронить. Понял?

Швырнул Яша палку и сплюнул.

— Видал? — спросил он.

— Кого?

— Не «кого», а «что». Слюна в льдинку превратилась. Идиоты.

— Кто?

— Кто, кто! Командиры наши.

— Тсс! Дурной, не кричи.

— Немцы в теплых блиндажах сидят, а мы как кроты, как… в могиле. Почему? — Яша присел, но, не выдержав, встал.

Асланбек надвинул шапку на глаза.

— Мы не можем, — остервенело крикнул он. — Блиндаж построим, печку затопим и приказ придет: «Отходи». Кому достанется блиндаж? Кому? Немцу!

— Противно тебя слушать, — огрызнулся Яша. — Не надо, не сердись на меня, на себя, ни на кого. Всем плохо. У меня в голове все перепуталось. Ничего не понимаю. Отец говорил, учитель говорил, в военкомате говорили, в райкоме говорили, песни пели, а теперь что получается? Немец нажимает, нажимает, танки на нас пускает… А я что сделаю? Скажи. Гранаты где? Пушки где?

— Бек, как будто во сне все это.

В штабе армии беспрерывно звонили телефоны, командиры частей деловито докладывали о противнике. Телефонисты работали четко, не теряя ни на минуту чудом налаженную связь. Операторы штаба наносили на карты полученные данные, и вскоре стало ясно: противник по всему рубежу обороны левофланговой группы ищет слабое место, чтобы прорвать ее и просочиться в глубь боевых порядков.

Натянув капюшон на голову, Асланбек подоткнул под себя полы шинели. Ему показалось, что он отогревается. Отдыхали бойцы по очереди.

Людей во взводе осталось раз-два и обчелся. В отделении Матюшкина он сам, Яша и Асланбек, а участок обороны все тот же.

Ополченцев, тех, кто остался в живых, отправили на формирование, а пополнение не дали, обещали… Лейтенант говорил, что важно до прихода свежих сил продержаться. Как только сменят, полк отведут на отдых. Пока надо воевать за себя и за недокомплект личного состава, а недостаток в технике возместить героизмом каждого.

Немцев к Москве не пропустим, пусть и не думают, а вот с морозами нет сладу. В Осетии о таких холодах и не подозревают, расскажи — не поверят аульцы.

— Бек, милый, где ты там?

Кого это принесло?

— Аль оглох ты?

Это командир отделения Матюшкин, а кто с ним?

Узнал по голосу старшину. К начальству надо вылезать.

Шагах в пяти двое, в маскхалатах, склонились над станковым пулеметом. Оказывается, пока сидел в окопе, выпал снег, в воздухе кружились крупные снежинки. Высоко задирая ноги, направился к командирам.

— Подсоби, — попросил его старшина. — Рукавичку жалка, выронил, мать ее так.

Втроем перенесли пулемет в траншею, установили в ячейке Матюшкина, накрыли маскхалатом. Варежками стряхнули с себя снег. Против обыкновения, старшина не уходил что-то, отстегнул от пояса фляжку, глотнул из нее, крякнув, провел ладонью по усам.

Матюшкин выжидательно смотрел на него, но старшина повесил фляжку на место, проговорил:

— М-да… Такое вот дело.

Асланбек и Матюшкин переглянулись: что случилось со старшиной: расчувствовался, разговорился.

— У нас печь — не печь, а домна целая. Приеду, бывало, зимой из лесу, а жинка уже ждет.

Закурил старшина, предложил и Матюшкину, но тот отказался.

— Эх, полежать бы еще разок на печи…

Матюшкин притронулся к фляге, с надеждой, дрогнувшим голосом спросил:

— Полная?

— От ангины средство… Горькое, как хина.

— И у меня что-то болит, — покашлял.

— Пройдет. Ртом не дыши. Ладно уж, держи.

— Спасибо, землячок, — Матюшкин, хлебнув, крякнул.

— А где Яша? — спросил старшина. — Распустил ты, Матюшкин, подчиненных, — передал флягу Асланбеку.

— Сейчас был здесь.

Асланбек запрокинул флягу над ртом.

Старшина взял флягу, она была почти пуста, буркнул.

— Непорядок у тебя, товарищ командир!

Ему было неприятно, что Матюшкин догадался о спирте.

— Ты, Матюшкин, был пулеметчиком?

— В финскую.

— Так… Где все же одессит?

— Он как волк: ночью не спит, овцу ищет, — сказал Асланбек. — Не уйдет далеко.

Матюшкин засмеялся.

Вылез Асланбек из траншеи, осмотрелся и сам не зная почему, пошел по следу, углубляясь в лес, пока за деревьями не увидел друга. Но прежде он услышал его тяжелое дыхание, Яша что-то волок по снегу к воронке.

Присмотрелся Асланбек: убитого тянет.

— Князь, ты?

Не выпуская убитого, Яша присел, дышал так, что грудь вздымалась.

— Семь дел отложи, а покойника в последний путь проводи, — проговорил одессит и встал.