Фамилия Молдавана — Боцан, но всем почему-то нравилось прозвище. Была у Феди страсть к охоте, собакам и кошкам. Собаки менялись ежедневно, кошки жили постоянно. С первых дней поступления на шахту Боцан работал лесогоном. Данило Иванович — забойщиком. За верность шахтерской профессии, которую много лет не менял Федя, Данило Иванович уважал Молдавана.
— Здравствуй, Федя Молдаван!
— А-а, Данило Иванович, давненько не появлялся! Вот тебе скамейка, присаживайся. — Молдаван выбил трубку о ручку тяпки, спрятал ее в карман. — Будем пить в этом году свое вино, виноград хорош, ест яблук, вишня, слива нет, абрикоса нет.
Он стал объяснять, почему есть яблоки, вишня, и почему нет слив и абрикосов. «Ишь как знает! — восхищался Данило. — Надо по осени купить саженцев, пригласить Федю. Смотришь, свой сад будет».
— Мед ест, — неожиданно закончил свои объяснения Молдаван. В самом углу садика под малиной стоял темно-зеленый двухэтажный улей. — Свой мед! — заметив недоверчивый взгляд старика, сказал Федя. — Пойдем чай пить...
«А водочки нету?» — хотел спросить Данило Иванович, но раздумал, потому что момент был неподходящий. Молдаван с таким восторгом вспомнил про мед, и вспоминать сейчас о водке не к месту.
Чаепитие успокоило старика. Мед был душистый и таял во рту, словно иней.
Погода восстанавливалась. В широких разрисованных блюдцах заиграло солнце, у самого стола зажужжали пчелы. О них и повел разговор Данило Иванович:
— Не вникая в смысл, можно сказать, мухи, присмотрись, понаблюдай — это просто маленькие люди...
— Пчела мудрый зверь, — перебил старика Федя. — Вот у меня есть собака...
Молдаван тут же встал, открыл дверь сарая и вытащил пегого, непонятной породы пса.
— Гончак!.. И птиса берет, и лисиса берет, и заяса берет! — чтобы удивить собеседника, выпалил он.
Такую характеристику Федя давал почти всем своим собакам. Хоть и считался он охотником, но в собаках разбирался слабо, возможно, поэтому и менял он их так часто.
— Хорошая собака, — похвалил Данило Иванович, — но худа, как вобла.
— Была бы кость, мясо нарастет.
— Когда менять будешь?..
— Нет, этот оставлю себе, у него глаза разные, редкостный собака! Умней некоторого человека.
Федя поймал удивленный взгляд Данилы Ивановича, довольно ухмыльнулся, потащил разноглазого пса в сарай, а через минуту он уже показывал котят:
— Три неделю назад были слепые, сейчас глаза открыли.
Данило Иванович взял одного в руки, посадил на ладонь и пощекотал пальцем. Котенок схватил палец лапками, игриво защекотал острыми, как патефонные иголки, зубами. Старик посмотрел в глаза зверьку — бессмысленные, синевато-туманные, усы черные, длинные, и масть была необычная — серо-дымчатая.
— Какой красавчик!
— Это внук сибирского кота Чамра, весь в свой деда пошел. Ох и кот был, все его боялись...
— Внук, ишь ты, внук! Резвый какой!..
— У тебя нет кота?
— Старуха у меня не любит кошек! Гадят, по посуде лазят, одни неприятности от них.
— Кормить надо, Данило Иванович, учить надо, у меня четыре кошки, никакой посуда не трогают. О мыша и говорить нечего. Муха всех половили. Возьми себе этот котенок.
— Взять?.. Возьму, пожалуй. Спасибо, Федя Молдаван, теперь мы со старухой квиты, у ней щенок, у меня котенок...
Ильинична никак не могла привыкнуть к котенку. За несколько месяцев Внук и Жук подросли. Жук научился лаять, различал своих и чужих, а Внук — играть со всеми шелестящими и катающимися предметами. Научился он бояться хозяйки. Часто ему доставалось от нее за шалости. Стоило ей взять в руки мухобойку, как котенок, вытянув хвост трубой, удирал под диван или выпрыгивал в форточку.
При Даниле Ивановиче хозяйка не брала в руки мухобойки, дабы не выдать своего отношения к котенку. Внук словно понял это и еще больше привязался к Даниле Ивановичу. Словно знал, что хозяин его — главный в доме, при нем не обидит никто, даже Ильинична, и носился по комнатам, задирая половые дорожки, прыгая с дивана на кровать, стягивая покрывала с подушек.
Данило Иванович только улыбался и, чтобы развлечь Внука, привязывал нитку к пустой катушке и таскал катушку по полу.
В солнечное осеннее утро Данило Иванович собрался на рыбалку. За восемнадцать километров на большой пруд. Засуетился и Внук, он вспрыгнул на стул и тоже стал готовить себя в дорогу. Умылся, вылизал бока и, подойдя к старой лавке, заскреб когтями.
— Брысь, чтоб тебе!.. — крикнула на него Ильинична.
Читать дальше