— Поликушин, никак ты? — окликнул его знакомый голос десятника.
— Я, — признался Антон Поликарпович.
— В нарядную что не зайдешь? Выдюжил, значит.
— А чего заходить, задача ясная — давать стране угля...
— Заходить надо. У нас порядок, брат, соблюдается, — он посмотрел в глаза Поликушину. — Не землю пашем, случись что — когда это в темноте осмотришься, когда узнаешь...
— Дык я зайду, раз так положено.
— Ладно, иди, возвращаться не стоит. Я скажу начальнику, что мы с тобой вчера договорились. Только работать будешь в десятом уступе, ниже вчерашнего.
Десятник направился к нарядной, а Поликушин пошел в раздевалку.
Пока он лез по сбойке, шел по штреку, не встретил ни одного человека. Ночная смена ушла, а первая еще не спустилась.
В безлюдной лаве шелестел по завалу осыпающийся уголь, трещали и ломались от давления крепежные стойки.
В десятом уступе до завала можно было с первой крепа рукой достать. «Ишь, как жмет... вот почему десятник послал меня сюда». — Больше Антон Поликарпович рассуждать не стал. Ему не терпелось попробовать работать обушком на «Пугачевке».
Не торопясь стал «подогревать» пласт, и когда забухал метан, уголь пошел. Крошка летела не так, как из-под отбойного молотка, не мешала работать.
«Пойдет дело, — подумал Поликушин, — вот только газу опять наглотаюсь». Он посмотрел на воздушный шланг и тут же сообразил, как ускорить выветривание газа. Ослабив штуцер отбойного молотка, направил воздушную струю на забой.
И, забивая первую стойку, услышал голоса сверху, полетели мелкие кусочки породы и угля, потом показались забойщики.
— Ты что, сутки отсидел? — спросил его хрипловатым голосом первый забойщик.
— Жить здесь собрался. Привыкаю,— ответил Антон Поликарпович.
Забойщики полезли вниз. Струя вентиляционного воздуха доносила разговор забойщиков, словно Поликушин находился с подветренной стороны.
— Озверел солдат, горбачит будь здоров. Откуда только силы берутся. Видали, сколько наворочал?
— Усекли... однорукий ведь.
— Ври! Вчера на наряде вроде с руками был.
— Левая у него почти не действует, в госпитале все держали. Да я знаю его маленько. До войны лучшим забойщиком шахты был Поликушин.
— Я его тоже помню: Антон Поликарпович, гремел в свое время...
Через несколько часов забойщики опять ушли, не доработав смену. На этот раз они не пригласили Поликушина на-гора.
Согнав полоску, Антон Поликарпович дождался десятника.
— Да-а, брат, работаешь ты лихо. А нас закрывают! — весело сообщил он. — Оставят на участке троих забойщиков, крепельщиков, чтобы поддерживали лаву. В смену по одному человеку будут посылать, лишь бы лава не завалилась, и до лучшей поры. Что у тебя так воздух шипит, шланг, что ли, пробило?
— Штуцер отошел, — ответил Антон Поликарпович.
— Ты как решил, остаться или уйдешь?
— Подумаю.
— Что думать. Крыша у нас хорошая, работать ты умеешь. Если вас трое останется, в каждом уступе будете работать на четвертые сутки, газ за это время выдохнется, опасность снизится до нуля. Согнал полоску и будь здоров.
— Так-то оно так, но подумать надо...
Поликушин заметил, что исчезла с круглого лица десятника улыбка, он понял, что сказал не так, но твердо повторил:
— Подумать надо!..
Антон Поликарпович хотя и чувствовал себя неважно, но старался держаться молодцом и домой возвращался в хорошем настроении.
Он согласился остаться на «Пугачевке», и был уверен, что работа у него пойдет. Спрятав обушок в забое, решил помалкивать о том, что на «Пугачевке» можно одну смену работать полностью. Уголь брать не отбойным молотком, а на обушок. «С месячишко поработаю, а там посмотрю», — решил он.
— Положение теперь у меня такое, — оправдывал сам себя Поликушин. — Да и проверить все надо, как следует. Может быть, завтра и обушком его не возьмешь...
И тоскливо стало Поликушину, когда он узнал, что все забойщики отказались работать на «Пугачевке».
— Жаль, загубили дело, — виновато тянул Сидор Иванович перед начальником шахты. — Люди сейчас подходят, продержатся месяца два, смотришь — загонят дегазирующие пласты, и бери «Пугачевку».
Антон Поликарпович видел, как раздражают эти рассуждения начальника шахты, как зло надуваются на его красноватом лице желваки. «Будь на месте однорукого Сидора Ивановича кто-нибудь другой, несдобровать бы ему», — подумал Поликушин. Он сочувствовал инженеру и хотел как-то помочь ему. «Не ради живота своего затеял человек это дело. Главное — сейчас лаву удержать, а там оправдается затея Сидора Ивановича...»
Читать дальше