Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— В лаву полезем? — спросил он мастера, чтобы окончательно убедиться в своем мнении.

— А чего там делать?.. У нас почти вся группа из рабочих проходки, им полезнее изучить штрек... В другой раз посмотрим лаву с забойщиками.

Поликушин почувствовал, что у мастера нет желания лезть в лаву. Может быть, он хитрит из-за того, что группа многочисленна, а быть может, он просто боится опростоволоситься перед новичками, если не был сам в лаве.

Узнав о том, что муж ее оформился на «Пугачевку», жена огорченно развела руками:

— Да ты что, рехнулся? Там здоровые мужики ничего сделать не могут, а ты калека... да еще в забой!..

— Не «калека» я, — сдерживая обиду и гнев, как можно спокойнее ответил Антон Поликарпович. — «Пугачевка» — участок хороший. Газ есть, значит, уголь мягкий. Там, говорят, еще бабы работают.

— Все уходят с этого участка, и баб там давно нет. Да их туда и не брали... Рано ты полез в забой, рано.

— Ничего, главное для нас сейчас — хлеб. Одна ты семью не прокормишь. Выполню норму, не выполню — кто с меня спросит, а кило двести получу. Ребята растут, им хлеб нужен...

Жена с недоверием посмотрела на мужа — слишком хорошо знала его характер.

— Я не об этом с тобой разговариваю, — попыталась она закончить свою мысль. — Опасно там, уходят люди с «Пугачевки», подземную норму хлеба на любом участке дадут...

— В шахте где не опасно? Ты вот на подгонке работаешь, зазеваешься — и тебя вагоном сшибет...

Жена не стала дальше спорить, знала, теперь Антона не переубедить, пошел так пошел, на этом разговор и закончился. Светлана видела, что ему не нравится, когда она вмешивается в его дела. Он сдерживался, чтобы не сказать ей что-то резкое. Обидчив стал не в меру. Последнее она оправдывала ранением. «Конечно, такой здоровый мужик был, а сейчас однорукий, считай...»

Все дни перед выходом на работу Антон Поликарпович только и занимался больной рукой, массажировал ее, пытался поднять топор. Но поставив его на попа, не мог оторвать от земли; пальцы соскальзывали с топорища.

И в последнюю ночь сон у него обрывался, словно перетлевшая нитка. Антон Поликарпович подолгу лежал с открытыми глазами, смотрел на угольную темноту ночи, старался представить, как отнесутся к его «инвалидству» товарищи по работе. «А хорошо бы одному, пока окрепну, поработать... Попрошу-ка, чтобы вначале закрепили за мной уступ...» — Мысли были и о том, если не заладится работа, придется оставить шахту, идти в какую-нибудь артель для инвалидов.

Утром жена встала раньше, а он притворился, будто спит. Она приготовила завтрак, растолкала его.

На столе лежал большой кусок хлеба, толсто намазанный маргарином, блюдце с килькой, аппетитно поджаренная картошка.

Антон Поликарпович отрезал от своего куска коврижку, отделил часть картошки, твердо сказал:

— Это ребятам!

— Ты ешь, тебе ведь в забое работать... а им я оставила. Вчера получила на твои карточки продукты и хлеб. Ешь, в забой идешь, — повторила жена.

Новый подъем еще не восстановили, клеть с людьми опускалась только на двухсотметровую глубину, триста метров еще приходилось спускаться по ходку.

Поликушина послали в верхний уступ лавы. Антон Поликарпович старался не отстать от товарищей и пока добрался до забоя, изрядно вспотел. Опускаясь в лаву, он понял, что придется ему заново привыкать к своей профессии.

В лаве кроме него работало еще пятеро, в остальных уступах забойщиков не было. «Не хватает людей, поэтому и таким, как я, рады», — отметил он, осматривая уступ.

Отбойный молоток торчал из-за стойки, воздушный шланг подсоединен, пика вставлена.

Антон Поликарпович снял с шеи аккумулятор, повесил его так, чтобы свет падал на угольный пласт. Сжатый воздух упруго прошел по пустому шлангу, выровнял его, встретив на пути препятствие, чуть просочившись у самого штуцера, зашипел.

В нижних уступах тут же затарахтели отбойные молотки. Поликушин ткнул пику в пласт, нажал ручку. Молоток вздрогнул, пика мелко запрыгала, откалывая куски угля, и вдруг соскользнула. Антон Поликарпович едва удержался на стойках, чуть было не полетел вниз и не выронил многокилограммовый отбойный молоток.

Положив под ноги несколько досок-затяжек, он попытался подержать отбойный молоток левой рукой, но острая боль в плече, от которой он тут же присел, заставила отказаться от этого.

Работать было трудно, и Поликушин думал, как быть дальше: «Уйти на-гора, отказаться от забоя... — Хотя группа инвалидности у него была, но Антон Поликарпович не признавал себя калекой. — На какую меня пошлют работу? — угадывал он. — Путевым, насыпщиком? Не-ет, пусть там работают бабы, а я — забойщик!..» — сцепил зубы Поликушин.