Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

«Почему же «как хочешь»?» — удивился Маматай, потому что внутренне был убежден, что, если человек на твоих глазах погибает, катится вниз, нельзя быть равнодушным, смотреть на чужую беду со стороны. Но как объяснить все это Парману, который уже отвернулся от него к станку, мыча что-то себе под нос, что, видно, называлось у Пармана пением.

В тот же день Маматая вызвали в комитет комсомола. Секретарь, Чинара Темирбаева, тоненькая, с блестящими, гладкими, обрезанными ниже плеч волосами, встретила его с улыбкой. Ей явно нравилось быть властной.

— Что это с тобой? — И глаза у нее строго, по-учительски округлились, и, не дождавшись ответа, с какой-то обидной издевкой добавила: — Приключений ищешь? Фокусничаешь?

Это было уже слишком. Маматая всего передернуло от таких слов, как от удара камчи [1] Камча — хлыст. .

— Я, во-первых, не фокусник и в цирке не работаю, — резко ответил он.

— Хорошо, — перебила его девушка и самолюбиво поджала губы, — хорошо. Но скажи мне, отчего у тебя разбито все лицо?

— Ну и что? Вам кто-нибудь на меня жаловался? — перенял он у секретаря насмешливый тон.

Чинара даже покраснела от досады на этого неподатливого парня.

В этот момент в комнату вошла Бабюшай. Маматаю сразу же вспомнилось ее насмешливое: «Деревенщина!», и он решил про себя: «Ну, сейчас начнет…»

И действительно, Бабюшай тут же вмешалась в разговор:

— Что за шум-гам? Разве нельзя поспокойнее? Пропесочь его, да покрепче, Чинара!

— Вот когда поступит на меня жалоба, тогда и пропесочивайте! — Терпение Маматая лопнуло, и он, резко хлопнув дверью, выскочил из кабинета.

Мало того, что его избили, так еще все, словно сговорившись, объединились против него, Маматая, не доверяют, грозят. Настроение было окончательно испорчено, и Маматай в тот день еле-еле дотянул до окончания смены.

Но время залечивает и де такие раны, прочно и бережно затягивает их. Маматай все уверенней чувствовал себя на новом месте: как-никак помощник слесаря-ремонтника! Все охотнее он спешил в цех, сознавая себя необходимым, способным разобраться в том, в чем еще вчера был неучем и простаком, вот почему его так обрадовали слова наставника:

— Хорошо, очень даже хорошо, Маматай! Мне нравится твое старание, браток. Кое в чем ты стал разбираться неплохо. Если так пойдет и дальше, через полтора-два месяца будешь иметь разряд.

Как было не возрадоваться после таких слов Маматаю, ведь еще совсем недавно он, Маматай Каипов, киргизский паренек из захолустного кишлака, лишь мечтал о том, чтобы научиться понимать сложный механизм этих чудесных машин, и не только понимать, но и в любую минуту прийти к ним на помощь, вернуть их к работе.

Ни минуты покоя не дает себе Маматай: то там, то здесь можно увидеть его ладную, широкоплечую фигуру, склоненную над остановившимся станком. Что ж, не всегда ему удается пока пустить машину в ход без помощи мастера. Но Маматай не отчаивается. Главное, дело ему нравится, и на комбинат он каждый день идет в охотку.

Однажды вечером, перелистывая страницы местной газеты, Маматай наткнулся на имя Даригюль. У него от волнения перехватило дыхание. Как ни старался он забыть свою сердечную муку — судьба все время напоминала ему о Даригюль. Он еще раз прочитал репортаж о работе молодых ткачих из шелкового комбината. Эти несколько строк стоили ему немало бессонных ночей.

Как-то в выходной день Маматай решил сходить на базар. Неторопливо размахивая корзиной, шел он по оживленным улицам. Тяжело оседая, медленно направлялись к центру города переполненные автобусы, неслись юркие такси и неловкие «частники».

Свернув на боковую улицу, ведущую к базару, Маматай лицом к лицу столкнулся с Даригюль. Он так растерялся, что еле смог поздороваться, так и стоял, молча глядя на смущенную нежданной встречей Даригюль. Первой пришла в себя девушка. Мило улыбаясь, она, как бывало раньше, свободно и беспечно начала:

— Куда же ты пропал, Маматай?

— Здесь работаю, — невнятно и невпопад пробормотал Маматай.

Потом Даригюль долго расспрашивала о кишлаке, но он мялся и ничего толком не сумел рассказать, чтобы поддержать разговор.

— Хорошо бы поехать туда, — мечтательно протянула Даригюль. — Теперь и не знаю, когда смогу вырваться в родные места: маленький у меня на руках!

Маматай отвел глаза в сторону, чтобы Даригюль не увидела в них его растерянной беспомощности.

— Вот и хорошо, что ты здесь, — как ни в чем не бывало продолжала она. — Все-таки земляки. Заходи к нам, познакомишься с мужем. Он будет рад…