Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

Она заметно изменилась. Ее статная фигура чуть-чуть располнела. Полнота придавала движениям Даригюль мягкость и женственность. И Маматай с тоской подумал, что эта красивая, жизнерадостная женщина, ее теплота, ее ласковая улыбка теперь навсегда чужие для него.

— Я ухожу, Маматай! — вернула Даригюль его к действительности, чуть дотронувшись до руки. — Вон идет мой автобус. До свидания…

Она ушла, и Маматай тяжело и устало плюхнулся на скамью. «Боже мой, — продолжало крутиться у него в голове, — неужели люди могут жить бесплодными мгновеньями и надеждами так же, как я все эти годы? Как могла поступить так со мной Даригюль? Хотя, конечно, она ничем не была со мной связана! Да и что, собственно, было между нами?»

А давно ли так хорошо все начиналось? Маматай вспомнил поздний вечер ранней весной. Мягкая прохлада, чуть слышный шелест вонзившегося острой кроной ввысь тополя. Низкая, полная, запутавшаяся в тополиных ветках луна. И плавный лунный луч, упавший на миг на лицо Даригюль… Даже дух захватило у Маматая — такой прекрасной и недоступной сделал лунный свет Даригюль. Какое-то неясное, смутное волнение, как перед прыжком со скалы, охватило Маматая, и он, не удержавшись, обнял Даригюль и поцеловал…

Девушка вскрикнула: «Маматай!» И он тогда будто очнулся от легкого счастливого сна. В лунном свете ее тоненькая фигурка промелькнула и тут же скрылась…

И еще вспомнилось ему, как они вместе поступали в педагогический институт. В вестибюле шумели абитуриенты. В списках принятых Маматай увидел свою фамилию.

— Даригюль, Даригюль, смотря — меня приняли! — обрадованно закричал Маматай на весь вестибюль.

— А моей фамилии нет, — голос Даригюль звучал безучастно, а в глазах закипали слезы, она повернулась и медленно побрела к выходу.

Вестибюль был переполнен. Общий гул голосов прерывался то шумной радостью, то возгласами обиды, то слезами. Даригюль, дойдя почти до дверей, остановилась у окна и что-то напряженно рассматривала в нем, потом решительно направилась к дверям деканата. Маматай бросился за нею.

Декан, пожилой, приветливый с виду человек, участливо усадив посетителей в кресла, вопросительно поглядел на них. Даригюль молчала: спазма сдавила ей горло. Наконец она сказала:

— Почему не приняли меня?

Декан улыбнулся тихой улыбкой врача:

— Дорогая моя девочка, вас было много, конкурс большой и соответственно проходной балл высокий. У тебя какой?

— Проходной… У других был такой же — и поступили.

— Например, я, — вмешался Маматай. — Мы из одной школы и сдавали вместе.

Декан открыл шкаф, нашел их дела и медленно перелистал.

— Ну вот… Конечно, ошибки быть не могло, — облегченно вздохнул он. — Баллы ваши действительно одинаковы. Но у Каипова, оказывается, есть трудовой стаж. Вот справка, вот характеристика…

Даригюль, не дослушав и закрыв рот ладонью, стремительно выбежала из кабинета. Донельзя удивленный всем услышанным, Маматай бросился, следом, оставив в полном недоумении декана. Лишь во дворе института ему удалось догнать Даригюль.

— Куда же ты? Я… — взяв ее за руки, Маматай пытался остановить девушку.

Выдернув руки, Даригюль резко остановилась и, глядя прямо в глаза Маматаю непримиримым взглядом, выдохнула:

— Я никогда, никогда не думала, что ты способен на такое… Мог бы поделиться опытом, как это тебе все удалось проделать…

— Даригюль, что ты говоришь? — удивленный Маматай попытался загородить ей дорогу. — Я ничего не знал… Может, это сделал отец?.. Он был здесь…

— Не подходи ко мне! Ненавижу ловкачей! — с презрением сказала она и ушла.

Маматай стоял ошеломленный, не зная, что делать: бежать ли за нею или идти в деканат выяснять столь загадочное появление своего «рабочего стажа»?

Вся жизнь у него из-за этого злосчастного «стажа» пошла кувырком. Маматай, как сейчас, помнил свое возвращение домой. Перед глазами встала мать, уже заметно потрепанная жизнью, но не потерявшая привычной сноровистости в движениях. Ласковая, с мягкими морщинистыми руками… Она сухими губами прижалась к нему, гладила по волосам: «Сыночек…» А рядом радостно блестела черными, как агаты, глазами младшая сестренка Сейдека.

Мать суетливо принялась за дастархан.

Каип прямо с дороги в праздничной лисьей шапке вошел в дом и удивленно посмотрел на Маматая.

— Что случилось? Почему ты здесь?

Маматай твердо сказал, не отводя глаз:

— Учиться не буду, взял документы.

Каип молча повесил шапку и камчу на гвоздь, сел на кошму, выпил чаю, поданного суетливо женой, потребовал: