Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Я пишу стихи, а поэт-то, оказывается, ты, — ревниво поджала губы Чинара и добавила: — До чего же я зла на этого Колдоша!

Маматай замолчал, почувствовав, как далека Чинара от понимания его слов. Но ей не хотелось вот так повернуться и уйти, и она сказала:

— Ты меня не осуждай — я злюсь на глупость Колдоша. Он совершенно не развит, в этом ты еще убедишься. Видно, в детстве упустили…

— Ага, — обрадовался Маматай, — значит, думаешь все-таки о Колдоше!

— Знаешь, сходи-ка ты к Колдошу пока один, потому что в таких делах толпой ничего не добьешься. Да будь хоть раз в жизни похитрее, — она кокетливо взъерошила парню волосы. — Все учить вас надо, тоже мне сильный пол!.. Найди у него уязвимое место и жми…

Маматай сначала даже обиделся: а еще комсорг, учит обманывать. Но очень скоро успокоился, вспомнив, что и без Чинары, без ее лукавых советов, решил во что бы то ни стало разбудить в Колдоше совесть, ведь должна же она быть у него!..

На этот раз Колдош все-таки появился в зале свидания, но усиленно делал вид, как ему скучно и как надоел Маматай своим приставанием. Он закурил и кисло спросил:

— Ну, воспитывать пришел, комсомольскую функцию осуществлять? Или напомнить, как я тебе физию разукрасил когда-то? Что ж, валяй. Много я вас слушал и еще послушаю, меня ведь не убудет.

— Воспитывают детей, Колдош, а взрослые несут ответственность за свои поступки… Но я о другом… Хочу спросить у тебя только одно, неужели твое сердце настолько огрубело, что ты не заметил даже прекрасных черных глаз, с любовью и страданием смотрящих тебе вслед?

— Что? — как от тока дернулся Колдош. — Что ты сказал?

— Нет, Колдош, больше я тебе ничего не скажу. Я не посредник, а отношения человеческие — не товар… Ты сам должен наконец понять, какое горе принес любящим тебя людям.

Маматай направился к выходу, слыша за спиной:

— Маматай, подожди! Маматай… Маматай…

С самой той поездки в горы на комитетском автобусе Маматай ни разу серьезно не задумался о своем отношении к Бабюшай. Они каждый день встречались в цехе, сидели рядом на собраниях. И он привык к ее присутствию, как привыкают к определенному, раз и навсегда заведенному распорядку жизни.

На вот однажды Маматай пришел на работу и вскоре почувствовал себя не в своей тарелке, не мог понять, в чем же дело, что с ним происходит. И только среди дня парня вдруг осенило, и он стукнул себя по лбу: «Ах да, Бабюшай! Где она?..»

У Маматая окончательно и надолго испортилось настроение, когда узнал от Жапара, что Бабюшай уехала отдыхать по туристической путевке.

«Даже словом не обмолвилась!» — обиделся Маматай, потом сообразил, чего ради она должна была доложиться ему — обычный товарищ по работе… И ему было горько сознавать это, ведь теперь он окончательно понял, как много значила Бабюшай в его жизни.

В этот день Маматай был такой рассеянный и чудной, что над ним подтрунивали: «Влюбился! Что ж, пора!..» А женщины прибавляли: «Жених завидный…»

Маматая всегда выручала работа. Крутиться ему приходилось по-прежнему одному, так как начальник ткацкого производства все еще был в больнице: попробуй уследи за всем. С него спрашивали план, отвечал он за исправность оборудования, качество продукции, за дисциплину, решал производственные и экономические вопросы, а также жилищно-бытовые, культурно-воспитательные, семейные и личные… Но у ткачей голова надежная, привычная и к станочному шуму, и металлическому грохоту. Ничего, выдюжит, не согнется.

Позволить расслабиться себе Маматай мог только вечером, в общежитии… Тогда он думал о Бабюшай, представлял лицо матери, когда скажет ей о невесте… Только вот согласится ли Бабюшай?

Сомнения мешали Маматаю спокойно спать, и он, как все влюбленные на свете, переворачивался с боку на бок, курил, пробовал читать…

В эти дни сердечной маеты он и не подозревал, что ему готовится рассчитанный, сокрушительный удар.

В кабинет главного инженера были приглашены ответственные работники комбината, в основном из ткацкого производства: сильно располневший, умеющий ладить с начальством Калык, старший мастер Жапар Суранчиев, сменные мастера и поммастера Парман.

Темир Беделбаев сидел на месте главного инженера, вел собрание. Рядом у стола разместились начальники производств. А хозяин кабинета Алтынбек стоял у окна и не мог, как ни старался, скрыть радости в предвкушении предстоящих событий. Весьма довольным выглядел и Парман.