Гарий Немченко - Брат, найди брата

Друг мой вскидывается: «Сказал тебе: выясняем».

На третий день, когда я уже собирал чемодан, в номер «Владикавказа» ко мне он вошел радостный, но голос, когда стал говорить, был отчего-то виноватый: «Понимаешь, какое дело… Разыскали чеканщика. Парнишка уже в годах. Осетин. Оказывается, он работал там, в Максимкином Яре! На машине ездил. А потом попал в пургу, заблудился, и мотор отказал. А одна сибирячка его спасла, снегом оттерла, спирту дала, накормила пельменями… по-моему, у них любовь там была, понимаешь?..»

Не знаю, чего ожидал от меня мой друг, но я вдруг бросился обнимать его.

Прощаясь в тот раз, мы подняли тост за этот прекрасный, будь он неладен, за этот маленький и великий Максимкин Яр. За то, чтобы видения нашей юности, которые приходят к каждому, у кого есть сердце, были исцеляющи и всегда прозрачно-чисты и чтобы они поддерживали нас в минуту печали.

И чтобы всех нас как можно дольше хранил добрый бог осетин Уастарджи — разве все мы не путники на нашей теплой и все еще пока зеленой Земле?..

Отчего так бывает, что в самые светлые деньки своей жизни ты вдруг ощутишь тоскливый холодок далекой беды и сам себе напророчишь несчастье?..

А дни тогда были и действительно светлые.

Ослепительными утрами в августе солнце поднималось над влажными от росы, еще густыми садами, посреди которых на обитых почерневшей фанерою или обтянутых полиэтиленовой пленкой кабинках для душа матово-серебристыми запотелыми дольками лежали отслужившие свое баки истребителей…

Может, поэтому казалось, будто маленький этот городок замер на взлетной полосе и вслед за стаями своих турманов тоже вот-вот взовьется в бездонную голубизну неба.

Но припекало солнце. Высыхали крапленные краснобокими яблоками кроны. Возвращались на крыши турманы. Накалялись дюралевые стенки баков с протухающей водой.

И к вечеру в застоялой духоте, замешенной на гретом аромате от виноградников, нет-нет и ощущался около дворов пробивающийся сквозь острую хлорку запашок, услышав который ты вдруг думал с невольною усмешкой: «Нет! Никуда этот городишко с набитым сытно брюшком не улетит!»

И весело думалось, и грустно: ну, а куда ему, собственно, лететь?.. И — зачем?!

Прошедшая «и Крым, и Нарым» шоферская братия, за легким заработком пригонявшая сюда рефрижераторы чуть ли не со всех концов света, благополучно миновав все заслоны, только что вывезла на Север помидоры со всей округи… Только-только в длинных цумовских очередях отстояли эти гордые красавцы, которых ты тут ни за что не увидишь не то что с хозяйственною сумкой, но даже с портфелем: а вдруг подумают, что в нем, кроме всего прочего, лежат покупки из гастронома и что ты, выходит, помогаешь своей жене?! Только успели в гумовском туалете доругаться с цыганками да с теми, кто под них работает, горластые кубанские тетки…

А впереди еще столько щедрых земных даров!

Потом этот крошечный городок будет терпеливо ждать недолгой зимы. Того, может быть, единственного в году дня, когда ударит морозец или посыплется чудом снег…

И в квартирах тогда захлопают дверцы шкафов, и в двухэтажных коттеджах, в одноэтажных домах поднимутся крышки сундуков… Когда вы еще иначе сможете продемонстрировать всех своих песцов да соболей? Когда еще вам выпадет удача выйти на улицу в дубленке?

Ох, коли надевал бы все это часто, оно бы, может быть, и привык, и было бы его не так жалко! А тут единственный раз в году — и, представляете, метет?!

И строгая зимой улица станет вдруг удивительно пестрою от прикрывающих меха разноцветных летних зонтов. Игривая метель швырнет тебе в лицо не колкую крупу, но словно горсть нафталина…

Созерцая это странное, будто новогоднее зрелище, ощутишь теплые запахи далекого детства и вспомнишь вдруг свою бабушку в старой клетчатой шали — перед редким походом в гости к столетней своей подружке, куда-нибудь на другой край станицы…

Нам в этом городе было хорошо, потому что малыши наши росли теперь около родителей жены, и так весело и радостно всегда было по уютным улочкам вести их от центра, где мы жили, до чистенького домика бабушки с дедушкой, поближе к окраине.

Оба они были в том возрасте, когда дети, кроме бесконечной радости, ничего еще не приносят, и меньший, когда я вел его, повисал у меня на вытянутой руке, тянулся к посаженным недавно у нас во дворе маленьким туям, пробовал провести по их упругим бокам ладошкой, и, когда я, для порядка ворча, оттаскивал его от деревцев, он, уверенный в правоте своей, громко объяснял: «Ну, как ты не понимаешь, я же хочу пощупать, теплый сегодня ветер или не очень!»