Гарий Немченко - Брат, найди брата

Это вовсе не значит, что я посчитал жизнь прожитой, что согласился наконец: иду не на ярмарку, а уже с нее, да. Но ведь оглянуться назад было и в самом деле пора.

Выражаясь высоким стилем, мне хотелось вложить в эту книжку опыт моего поколения. Только — как до сих пор не очень изящно выражаются в моей станице — «без брешешь». Как мы говорили на стройке — да простится мне это! — «без булды».

Но ведь то, что подталкивало меня — профессиональный литератор! — то меня частенько и сдерживало. Ну, хорошо, я думал, Лейбензон тебе друг, потому т ы о нем и пишешь, но ведь есть же кто-то другой, кто его и на дух, гитариста, не принимает. И тот уже написал бы иначе — у него своя правда!.. А как же тогда она — наша общая? Это, брат-монополист, все равно что в личных целях пользоваться своим служебным положением, разве не так?

И однажды я купил японский магнитофон и все потом представлял себе, как на Антоновской площадке прихожу вечерочком в гости к дяде Васе Бичурову, одному из самых первых на стройке плотников, человеку добрейшему и удивительно чуткому, как не вынимаю из-под полы, чтоб не смущать его, свой крошечный «маг», а выставляю на стол только ее, проклятую, как прошу Бичурова: «А ну-ка, дядь Вася, давайте, пожалуйста, все с самого начала, все как оно было тут, как это видели и слышали вы…» А потом, после машинистки, только расставить запятые.

А сколько рассказал бы мне кто-то другой, третий.

Все чаще и чаще мне начинало казаться, что одною моральной поддержкой мне не обойтись, что в книжке моей должны участвовать многие, только тогда она получится достаточно полной. То же, что сделал до сих пор я один, представлялось мне островками в бескрайнем море. Представлялось лишь очень приблизительным остовом.

Но вспомнился опять Запсиб, вспоминалось жестокое время, когда царицей на стройке была знаменитая «незавершенка». На громадном пространстве лишь котлованы и котлованы, только кое-где далеко друг от друга серые ленты фундаментов, только кое-где пустые еще корпуса с одинокими кранами, и ни дымка, ни дымка!..

Тогда иной раз казалось, легче построить новый завод, чем этот закончить.

Бывало, я ловил себя на другом. Может, спрашивал, с этой книжкою ты не больно торопишься? Вон сколько тянешь, сколько все собираешься!.. Все волынишь, все живешь в этом странном, тоже когда-то привитом тебе стройкою ритме: сперва раскачка и хорошенькая запарка — потом…

Или дело в другом?.. Не знаю, как для кого, а для меня почти каждая книга была прощанием. С детством. С другом, которого больше нет. Хотя бы с частичкою горькой памяти, которая давит и давит сердце…

Но зачем же тебе прощаться с твоею Антоновской площадкой, если отдыхаешь душой там не только тогда, когда доезжаешь поездом или прилетаешь туда самолетом, а и в такие часы, когда бываешь там только мысленно?.. Зачем расставаться с тем, с чем тебе легче дышится и увереннее живется?

Только нужно ли это другим, вот в чем суть!

Считаешь, что стройка твоя — чуть ли не пуп земли, а тут вон, в Орджоникидзе, прилепили на карту Родины этот, никому не известный Максимкин Яр…

И опять я прислушивался к доносившимся из-за Терека тонким крикам павлинов. И опять мне казалось, что перья жар-птицы ищу я вовсе не в том краю. Что на самом-то деле в старом вазоне, повернутом к стенке отбитым краем, стоят они на комоде в моем родительском доме…

Назавтра, когда мы осматривали красоты Дарьяльского ущелья, я измучил Алана ворчаньем: «Знаем мы эти сибирские штучки, знаем!.. Десяток лет ходили на глухариный ток в Горков пал, так место называется, а потом кто-то из ребят спросил старика-охотника, нашего друга: а откуда название, дедушка?.. А дед — книжник, мудрено любит сказать. В тридцатых годах жил, говорит, в селе н е к т о Егорка. Мужичонка пропащий, лентяй из лентяев. В сельсовете работал сторожем. А супруга была с характером, и здоровьем бог не обидел, так она что?.. Егорку своего и грибы собирать, и ягоду брать, и шишковать силой заставляла. Чуть не за воротник приведет в тайгу, возьмет палку потолще: а ну-ка, полезай на кедру́!.. А куда деваться: плачет, а лезет!.. Вот так однажды загнала его, а он там на кедре́ зацепился поясом да и уснул. А супруга-то раскусила да ка-ак крикнет! Он с перепугу и упал… Во-он с той, показывает, кедры́! Так теперь место и называется: Егорка упал. Представляешь?! Увековечили, как же! На карте у вертолетчиков сейчас значится: Горков пал. Так небось и с этим вашим Максимкой. Жил н е к т о Максимка. Однажды шел мимо яра. Под этим делом, конечно. Ну и, понятно, загремел!»