Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

Партизаны стянули с трупа сапоги и в уголке одной из портянок нашли тяжелый узелок. В нем оказалось не­сколько золотых колец, золотые монеты и даже зубные коронки.

—Успел, гад, награбить,— сквозь зубы пробормотал Анатолий, ощупывая швы пиджака. И вдруг вскрик­нул: —Тут что-то зашито!

Распороли подкладку, и под ней нашли бумажку с напечатанным по-немецки и по-белорусски текстом:

«Настоящая выдана Филиппу Сукачу в подтвержде­ние того, что он со специальным отрядом немецких войск принимал участие в операции «Болотная лихорадка». Этот документ дает право Филиппу Сукачу принимать участие и в других операциях, которые будут проводить­ся по согласованию с Государственным комиссаром Восточного округа.

14 июля 1943 г.

Штурмбанфюрер Гольдман».

— Вот сволочь, он же еще летом вместе с этим золо­тым человеком — Гольдманом — участвовал в блокаде партизан! — сказал Володя.

— Я говорил, а вы не обратили внимания: его фами­лия, как предателя, была записана в блокноте Данило­ва,— напомнил Гриша.

— Ну, черт с ним, оттащите эту падаль подальше в лес,— махнул рукой командир.— Дедуля, голова болит?

— Шишку здоровую посадил,— пощупал дед Остап свою лысину.— Но я рад, детки, что моя голова спасла вас.

— Счастливый ты, дед: из второго пекла вышел жи­вым.

— Когда они сожгли Святое, меня там не было: на плесе рыбу ловил. Как услышал стрельбу, увидел пла­мя,— бегом в кусты да и отсиделся там. А людей изверги перестреляли... И старуху мою... И дочь...

Старый Остап хотел заново строиться, но тоскливо было жить на пепелище одному, без людей. Он и подался к знакомым в Дубравку. Мастер на все руки — и столяр, и плотник, дед не боялся погибнуть без куска хлеба. Но и Дубравку фашистская нечисть не обошла стороной. Однажды ночью гитлеровцы согнали всех жителей де­ревни и под усиленным конвоем повели в Ольховку.

Вместе со старыми и малыми немцы втолкнули Остапа в гумно. На улице люди стояли будто в очереди, только неизвестно за чем. Всего в Ольховку фашисты согнали более тысячи человек. Некоторые пытались спастись, бросившись огородами наутек, и их тут же пристрелили: гитлеровцы окружили небольшую деревню плотным кольцом своих головорезов. Никто из арестованных не знал, что их ожидает, но Остап догадался по «почерку» захватчиков и весь день, всю следующую ночь копал в гумне яму. Он предложил спрятать в нее детей и сверху прикрыть глиняными плитами, выломанными из тока, однако ни одна мать не согласилась на это.

Утром женщины увидели сквозь щели немца, шагав­шего вокруг гумна с канистрой в руках. Вскоре донесся едкий запах бензина. Женщины заголосили над своими детьми. И вдруг все гумно охватило жарким пламенем, затрещали пулеметы. Кто-то предложил сломать воро­та. Обезумевшая толпа ринулась на них, створки ворот распахнулись, но никому не удалось убежать: пулемет­ные очереди скосили всех. Только Остап, укрывшийся в яме под слоем земли и глины, остался жив. Так и лежал в ней, как в печке. А когда терпеть жару стало невмого­ту, выбрался из укрытия, подполз к воротам и затаился между трупами.

Наконец палачи уехали. Старик поднялся и зашагал к лесу. Но неожиданно кто-то окликнул его. Остап огля­нулся и увидел вооруженных людей. «Теперь смерть»,— подумал он, останавливаясь и бессильно опуская голо­ву. Но когда люди подошли ближе, дед с радостью узнал среди них Володю Бойкача.

— Где же вы были раньше, детки? — бросился к не­му Остап.— Может, напугали бы этих людоедов, и они бы...

— Опоздали,— горько вздохнул командир диверсан­тов.— Ты не видел здесь женщину, которая везла девоч­ку на санках?

— Больных, стариков и детей затолкали в гумно и сожгли. А такую женщину среди них я не видел.

— Мы осмотрели все трупы расстрелянных за околи­цей и тоже не нашли. И санок нигде нет. Но вот этот че­ловек,— Володя показал на Гута,— утверждает, что ее вместе со слободскими пригнали сюда. Это мать нашей партизанки.

— Вы не по дороге шли?

— Нет.

— По дороге из Дубравки они больную женщину и старика убили. Отвели на обочину и...

— Пройдем, товарищи, по дороге. Ты в каком месте сбежал? — спросил Бойкач у Гута.

— Там, далеко...

— Дед Остап, идем с нами. Ты единственный живой свидетель этого злодеяния гитлеровцев.

Володя и Валя шли впереди. Девушка плакала, а па­рень успокаивал ее, хотя на душе и у самого было горь­ко. «Столько ни в чем не повинных людей уничтожили»,— думал он, и перед глазами один за другим вставали зна­комые, которых теперь уже нет.