Владимир Федосеенко - Вихри на перекрёстках

— Чего молчишь? — повысил голос Володя. Если не видел, так бы сразу и сказал!

Эти слова будто обожгли Гута.

В-видел,— залепетал он,— ее тоже п-погнали з Ольховку.

Подошел Гриша.

— Так ты, Гут, тоже хотел стрелять в партизан?

— Нет, я не знал, что вы партизаны...

— А своего сообщника знал? — спросил командир.

— Случайно с ним встретился в лесу. Потом летчи­ка нашли.

— Откуда у тебя такая кличка: «Гут»?

— В империалистическую войну попал в плен к нем­цам. Вернулся домой, и односельчане так прозвали.

— Немецкий язык знаешь?

— Немножко...

— Когда в Слободе не стало переводчика, немцы об­ращались к тебе за помощью?

— А как же, часто таскали с собой.

— Врешь, ты сам к ним бегал! — зло сказал Гри­ша.— Недаром, предатель, Данилов твою фамилию за­писал!

Гут умолк.

— Скажи, ты заслужил, чтобы тебя расстреляли, или нет? — спросил Володя.

— Нет, я еще принесу много пользы... Пойду на фронт воевать, чтобы освободить своего сына с немецкой ка­торги...

— Почему же твой сын не вместе со всеми в Ольховке?

— Не знаю, его угнали в Германию...

— Что, по-твоему, нужно сделать, чтобы спасти лю­дей от уничтожения?

— Там много немцев. Они даже прочесывали лес и всех, кто попадался на глаза, гнали в Ольховку.

— И детей, и стариков?

— Всех без разбора...

— Ты был в Ольховке? Она же сожжена, осталось всего несколько хат.

— Видел, как женщин с детьми и стариков загоняли в большое гумно. Остальных задержали на улице.

На востоке гремело, слышались даже отдельные взры­вы. Володя подошел к Вале, немного успокоил ее, повер­нулся и сказал:

— Быстрее найдите лопаты. Похороним Данилова здесь, в цветнике под сиренью.

Вскоре выросла могила, над ней прибили дощечку с надписью: «Отважный партизан Николай Данилов, 1918 г. рождения. Погиб 23.Х1.1943 г.». К доске прикрепили звездочку с пилотки Бойкача

— Ты в самом деле советский пилот? — обратился командир к человеку в летной форме.

— Вот мои документы, посмотрите.

— Дайте ему автомат. Пускай будет партизаном.

Летчик взял оружие, помедлил и спросил:

— А что за командир меня вел? Тот, которого вы убили?

— Гут, отвечай! — нахмурился Володя.— Ты его должен знать.

— Знаю... Раньше был начальником фашистской тюрьмы в Жлобине, теперь говорил, что стал партизаном.

— Слышишь, летчик, кем был твой командир? — горько усмехнулся Бойкач.

— Да, сложная обстановка. Трудно в ней сразу разобраться. Не то, что у нас в чистом небе.

— Гриша, приведи кобылу,— распорядился командир.

Деревья качались, и казалось, что они стонут под низкими тучами. Покинув деревню, партизаны быстро пошли на запад.

18

— Мамочка, мама!.. Убейте и меня... Прошу, убей­те... Валечка, папа, где вы?..

Галя привстала с санок и упала ничком на ровный белый снег. Она ползла, но не к убитой матери, которая еще вздрагивала, держась за конец веревки, привязанной к саням. Ползла к немцу. Гитлеровец чуть отступил к толстой сосне. Он не боялся больной девочки, ее залитых слезами глаз, а отступил, чтобы сфотографировать эту жуткую картину, созданную им самим.

— Дяденька,— обратилась Галя к Гуту, стоявшему рядом с фашистом,— попроси, чтобы он убил и меня...

Гитлеровец повернулся и пошел по дороге, За ним за­шагал и Гут. Галя поползла к матери, голыми руками подгребая под себя снег. Припала к материнской груди, прислушалась. Сердце еще изредка билось. Девочка приподняла ее голову:

— Мамочка, миленькая, встань...

Но голова матери была тяжелая, глаза закрыты.

— Мамочка,— запричитала Галя,— ты говорила, что будешь возить меня в коляске, только бы я жила,,. По­чему он, проклятый, убил тебя, а не меня?

Вдруг в Ольховое затрещали пулеметы. Вначале их заглушил многоголосый крик людей, потом голоса ста­ли затихать. Грозно зашумел старый бор и будто накло­нился в сторону деревни. Это пламя, охватившее Ольхов­ку, потянуло окружающий воздух в созданный фашиста­ми смерч. «Стреляют всех без разбора»,— подумала Га­ля, и чувство жалости в ее душе уступило место страху. Девочка поднялась на колени. Пулеметы все еще про­должали пальбу. Неизвестно откуда взялись силы. Одним рывком Галя подтащила санки и уложила на них мать. Потом набросила веревочную петлю на свои слабенькие плечи и ползком поволокла санки назад, в сторону Сло­боды. Нет, не в деревню: там полно немцев. Отвезет мать на кладбище. Но как там похоронить ее? Лучше везти на просеку, пересекающую болото, и пробираться дальше на восток. Там она встретит своих и расскажет обо всем. Мо­жет быть, увидит и отца.