Дмитрий Сергеев: Позади фронта [= Полевая жена]

На КПП у пересечения дорог встретил офицера в летной форме, тот сказал ему, где размещен БАО. Оказалось, совсем близко, меньше пяти километров. Федор хотел уже идти пешком, так ему не терпелось. Беспокойство, охватившее его вдруг, удивляло самого Копылова. Никаких причин спешить у него не было: он так мало пробыл в БАО, что и друзей не успел завести. И все же единственное место, где его могли помнить — БАО. Был, правда, еще дом, но он остался в таком далеком тылу, будто в навсегда ушедшем прошлом.

Попутная машина скоро подвернулась. В село въехал, стоя в кузове. Деревня была побогаче тех, какие попадались зимой, многие дома крыты железом. Грязь была непролазная. Грузовик, ухая в ямины, мотался в пробитой колее.

Почти на середине деревни у пятистенного дома под навесом крыльца стоял часовой. Копылов забарабанил в верх кабины, и шофер подвернул к обочине.

Его увидели из окон, и не успел Федор отряхнуться и застегнуть пуговицы на гимнастерке, из штаба выбежала машинистка Оля Зайка, восторженная и моложавая женщина лет тридцати, вслед за ней появился степенный помкомбат капитан Иванов и начальник КЭЧ Сидельников — он оказался тут по случаю. Радистка в красной повязке на рукаве — дежурная по штабу — улыбалась Копылову из двери. Но ее-то он и совсем не помнил.

Накинулись с расспросами. На время он стал героем: как-никак раненых в БАО — раз, два и обчелся. Приятно было очутиться в центре внимания: но вместе с тем Копылов испытывал неловкость в том, что бандитские пули прошили ему плечо и руку, сам он ничего героического в этом не находил — могли ведь и вовсе не затронуть.

— Бледный как стена, — решила Оля Зайка, скорее всего от избытка бабьей жалости, но не потому, что он в самом деле выглядел так уж скверно. — Поди, с утра ничего на ел?

Старший лейтенант Сидельников вызвался проводить до столовой — ему по пути было.

— У нас не знаешь, где кухня, — не найдешь — разве по запаху. В саду замаскировались — курорт. В дождь только плохо, брезенты натягиваем. Ну да и здесь долго не засидимся — наступаем. — Сидельников вел его задами дворов, через огороды и сады. — Скоро через границу шарахнем, уже приказ получили: выдать офицерам новое обмундирование и яловые сапоги взамен кирзовых.

— При чем сапоги? — удивился Федор. — В кирзовых плохо наступаем?

— Не щеголять же по Европе в кирзовых.

Длинный стол из неструганных досок, накрытый клеенкой, и две скамьи вдоль него примостились в тени старой груши. Невдалеке — колодезный журавль, по другую сторону оврага среди поля — немного деревьев и соломенная крыша одинокого хутора. Запах тушенки и комбижира наносило от походной кухни.

Повариха тетя Тося, узнав Копылова, всплеснула руками — и в слезы. Она была по-бабьи чувствительна, в ее теле трепыхалось до невозможности доброе и жалостливое сердце. Сидельников, глядя на нее, хохотал. Тося смущалась, но унять слезы не могла.

Для Копылова разогрели остатки обеденного борща и поставили жарить котлеты. В миске почти на полпальца плавало жиру и томата. Поварское искусство тети Тоси было немудреным: в каждое блюдо по возможности больше жиру — теперь, во время наступления, частенько перепадало лишку сверх нормы. Копылов хлебал, разгоняя ложкой оранжевую приправу.

— Ну, питайся, — сказал начальник КЭЧ, — я в полк потопал.

Котлеты подала новая официантка. Когда она ставила чашку на стол через его плечо, он повернулся — и узнал Катерину.

— Катя!?

— Вспомнил. Думала, забыл вовсе. — Она слегка улыбнулась ему и сразу ушла на кухню под брезентовый навес, — загремела пустыми мисками, ополаскивая их в теплой воде и швыряя на стол. Копылов смотрел на ее наклоненную спину и руки с засученными по локти рукавами. Маломерка-халат на спине был стянут тесемками, просвет между полами пришелся как раз на середину; защитное хэбэ гимнастерки припало к изгибу позвоночника. Копылов уже забыл почти, как выглядят женщины в гражданской одежде. Вспоминал только заношенный до дыр полушубок, в котором видел Катерину первый раз.

Далекая нищая деревенька из дремотной глуши, заиндевелая в январской стуже, припомнилась отчетливо, будто все происходило вчера только, а не полгода назад. Выходит, Катерина выздоровела и ее зачислили в штат, хоть она и с младенцем. Копылов тогда был уверен, что не увидит ее больше.

Тося терла глаза углом фартука. Ей нужно было выплакаться досыта. Она, видно, уж и не знала, отчего плачет — вспомнила что-нибудь свое.