Дмитрий Сергеев: Завещание каменного века (сборник)

У нас была мелкомасштабная карта для туристов: рельеф на ней не обозначен, нанесены только речки и охотничьи тропы. Позади зубчатых стенок кара мы рассчитывали увидеть пологий спуск, а очутились на краю пропасти. Возвращаться, не захотели — жаль было потерянного времени, решили обойти кар поверху. По скалистому лезвию, вонзенному в небо! На одной стороне его прилепился снежный намет — многотонный голубовато-белый карниз, висящий над бездной.

…Странным было мое последнее ощущение: я напрасно пытался цепляться за огрубевшую корку снежного наста — руки не слушались, под ними не стало твердой опоры. От сильного грохота и свиста мгновенно заложило уши. Испытывая непривычное состояние невесомости, я утратил чувство реальности. Страха я не испытал. Даже спустя немного, кувыркаясь и захлебываясь в снежной пурге, окутавшей меня, не управляя собственным телом, я все еще воспринимал этот полет как забавное и веселое приключение. И только когда вихрь ненадолго рассеялся и внизу, подо мной, обнажились сланцевые зубцы и глыбы, я сообразил, что нахожусь в центре снежного обвала. Хотел крикнуть, но захлебнулся снегом…

Должно быть, с тех пор прошла вечность, возможно, даже не одна — вот было мое первое впечатление, когда сознание начало пробуждаться. Горы снега сдавили и заморозили тело. Попытался открыть веки, но они тоже смерзлись. От резкой и сильной боли в глазном яблоке я провалился в небытие.

…На этот раз я открывал веки медленно-медленно. Вспышка — зажмурился. Еще одна вспышка. Я вытерпел световой удар. И, спустя долгое время, сквозь наплывы многоцветных кругов различил замкнутое пространство, оградившее меня. Повел зрачками в стороны, вверх, вниз, сколько удалось — и ничего не увидел. Я лежал в просторной капсуле, наполненной рассеянным светом и тишиной — будто внутри мыльного пузыря.

«Значит, он все-таки есть — тот свет, — спокойно и равнодушно подумалось мне. — Не удивительно, что я не ощущаю тела — осталась одна бессмертная душа».

По тут же вспомнил про веки и про боль в глазном яблоке. Почему же больно, если нет плоти? Я прищурился и различил смутный гребешок собственных ресниц. Зачем бессмертной душе понадобились ресницы?

…Потом еще одна явь. Па этот раз мне удалось скосить глаза и увидеть нос. Он был таким же, как и при жизни, — немного розоватым. Я начал ощущать и свое тело — колодину из цельного куска, ни рук, ни ног в отдельности. В монотонной тишине разносились четкие и ровные удары. Я не сразу сообразил, что это бьется мое сердце.

Послышался человеческий голос. Слов разобрать невозможно: говорили на незнакомом языке.

Надо мной склонилось лицо. Пожалуй, это было мужское лицо. Полностью я не уверен, что мужское. Может быть, ангел?

Рядом возникло второе лицо, ничем не отличимое от первого. Я зажмурился, а когда снова раскрыл глаза, ангелов стало три. Один из них что-то произнес. Я отчетливо слышал звуки, но слова были незнакомы. Я даже приблизительно не мог сказать, на каком языке он говорит, но тем не менее понял все.

— Как вы себя чувствуете? Испытываете ли желание жить?

«Чувствую неопределенно. Жить? Не знаю», — хотел сказать я, но не мог пошевелить ни губами, ни языком.

И все же тот, кто спрашивал, понял меня.

— Постепенно все возвратится.

— Где я? На том свете?

— Вы находитесь в реальном мире.

— Живы ли мои товарищи? Кто меня спас? Где я?

— Вам нельзя волноваться.

Я не слышал шагов, когда они уходили. Вокруг осталась неразличимая зыбь стен и свода. Похоже, они сделаны из ничего!

Ко мне в палату по двое и по трое приходили все те же красавцы-близнецы, не отличимые друг от друга. Или это был один человек, а у меня в глазах двоилось и троилось?

Я по-прежнему свободно общался с ними, хоть и не понимал ни одного слова на их языке.

— Где я нахожусь?

Мне что-то сказали — в воображении возникла пугающая бездна-пространство, от которого зашлось сердце.

— Сколько времени прошло с тех пор, как я упал в пропасть?

Они ответили, но в моем сознании ответ раздвоился:

— Никто не знает этого, — был один.

А второй… Второй не облекся ни в какие знакомые понятия — представилось нечто туманное и беспредельное до жути, до стынущей боли в глубине сердца. В воздухе перед глазами вообразилось число: четыре нуля и впереди тройка. Тридцать тысяч лет! Вся история человечества могла уложиться в этот срок.