Дмитрий Сергеев - Позади фронта [= Полевая жена]

Квартиру себе он занял наискосок от временного штаба — там нашлась свободная клетушка за досчатой переборкой. Ложиться спать было еще рано, и он решил пойти к Катерине — сама приглашала. Не хотелось только встречать старуху-свекровь, которая уж верно заподозрила неладное. Только напрасно: никаких определенных намерений у Копылова не было — просто нужно было на что-то убить вечер.

В ночи Катеринина сараюшка выдавала себя мощным гудением растопленной печи. Открыл скрипнувшую дверь, обитую изнутри соломенным матом, и шагнул в чадную полутемь.

— Вечер добрый.

Старуха дремала, сидя на прежнем месте, где он застал ее утром.

— Умаялась, — сказала она, показав в темный угол, где была постель.

— А я вам лампу принес, — объяснил он, вынимая из кармана шинели самодельную коптилку из снарядной гильзы, заправленную соляркой. От зажигалки подпалил фитиль, копоть потянулась к потолку.

Катерина, подобрав колени к груди, лежала лицом к стене, мальчик спал, уткнувшись носом в соломенный тюфяк. Женщина услыхала чужой голос и села на постели, поправляя вскудлаченные волосы.

— Не разберу, что стряслось: остыла что ли? — подавляя зевоту, сказала она.

— Работа тяжелая, — неискренне посочувствовал лейтенант.

«Черт меня дернул притащиться!» — подумал он про себя.

— Лампу вот принес, — вторично сказал он. — Все лучше лучины. Когда фитиль обгорит, меньше станет коптить.

— Экая невидаль: работа. А то до вашей столовой отдыхала? Остыла! — Катерина пыталась храбриться, но вид у нее был измотанный, глаза туманились безразличием ко всему на свете.

Такой взгляд он уже видел утром на лице тифозного старика.

— Да у тебя тиф! — догадался он, пугаясь: вдруг почудилось, что у него самого насекомые уже зудят под гимнастеркой — весь день шатался по домам, могли заползти.

— Тиф?! — обиделась Катерина и глаза ее блеснули осмысленно. — Типун на язык. Остыла! С жару на холод помоталась целый день — и остыла. А то придумал: тиф!

Но как она не храбрилась, вялые и сонные жесты выдавали серьезную болезнь. Он был убежден — тиф.

— Выздоравливай, — кинул он через плечо, и, уже выйдя из жердяной хижины, краем глаза поймал, как женщина снова ткнулась лицом в постель, прежде даже, чем за гостем захлопнулась дверь.

Из синей тьмы черным призраком выступала кирпичная труба на пепелище. Позади, в Катерининой халупе, надсажалась железная печь, сильная тяга вышвыривала в небо россыпь мгновенно гаснущих искр. Притихшие дома разбрелись вдоль улицы, придавленные тишиной и необъятностью зимней ночи.

Старший лейтенант медслужбы Синьков с амбулаторией расположился в доме на краю. Все прежние запахи в избе были вытравлены йодом и карболкой. Синьков разутый, но в одежде лежал на кровати поверх армейского одеяла и при свете перелистывал трофейный немецкий журнал с фотографиями хорошеньких манекенщиц на каждой странице.

— Обоим нам вломят по выговору: нельзя было принимать ее без осмотра, — спокойно рассудил он, выслушав Копылова, бросил журнал и стал обуваться.

Копылов привел его на место, но сам не стал заходить в лачугу.

— Пользы там от меня никакой — нужен врач.

Назавтра Коноплянскую на попутной машине отвезли в госпиталь для тифозных. Копылов хотел наведаться в Катеринину избушку и временной своей властью переселить старуху вместе с пацаном куда-нибудь к соседям: одна она и дров не наготовит. Из-за того, что он был знаком с Катериной, ему казалось, что доля ответственности за судьбу малыша легла и на него.

Времени заскочить к ним он так и не выбрал: получили приказ остановить все работы на аэродроме и перебазироваться в другое место. В суматохе Копылову стало уже не до Катерины, не до ее старухи с пацаном.

Вспомнил про них, когда выехали из деревни. Разложив на коленях пятикилометровку, лейтенант сидел в кабине головной машины. До темноты нужно было успеть выбраться на шоссе. Колесили проселками через лес.

Внезапно из кустов по передней машине стеганула автоматная очередь — в Копылова угодили сразу две пули…

Из госпиталя в свою часть добирался на попутных машинах. Давно началось летнее наступление, линия фронта перекинулась почти к границе. Фронтовые дороги жили суматошной, но по-своему упорядоченной жизнью. На КПП девчата-регулировщицы привычным взмахом флажка останавливали машины, требовали документы. Справка о ранении давала Копылову право на небольшой комфорт: регулировщицы старались посадить его в свободную кабину.