Леонид Леонов - Вор [издание 1936г.]

— Врете-с! — закричал он, грозя кулаком вслед Доломановой. — Не приду-с, не желаю…

Та обернулась и приветливо помахала перчаткой: ветер был с ее стороны.

В беседе с Фирсовым она не преувеличила относительно тогдашнего местопребывания Митьки. Именно бездейственным лежанием в чулане у Доломановой был наполнен последующий за смертью сестры период. Унизительности сообщения о чуланчике Фирсов не поверил. И правда: донькин чуланчик отапливался и был вполне достаточен для проживания двух человек при условии, если оба будут лежать или, например, играть в шашки. Отсутствие настоящего окна даже утепляло комнату, ибо вместо печки стояла тут лишь дырявая железная коробка. — Здесь Митька отбывал некоторый срок нескладной своей судьбины.

Несколько минут спустя по уходе Доломановой Митька поднялся и в темноте отыскал сапоги; наружный вид митькин разительно переменился. Накануне намокшие, они налезли с трудом. В голове неуправляемо плавали обрывки мыслей, осколки вчерашнего крушения в одной трущобе. Митька вышел из дому повидать Николку, шел да шел, не спеша шел, когда путь его негаданно пересекла пролетка. Лошадь с великими усилиями цеплялась за обледенелый камень, пугаясь занесенного кнута. А в пролетке сидел, своеобычно сидел, бочком, знакомый психиатр, держа на коленях размокший сверток. — Митька прыгнул в пролетку.

— Езжай! — сказал он обернувшемуся извозчику, очень нахально усаживаясь на сиденьи.

— Вы с ума сошли… — нашелся сказать профессор, отодвигаясь, впрочем, и держась за край пролетки, чтоб не выпасть в лужу.

— Немножко! — жестко признался Митька и прибавил несколько извинений. — У меня в тот вечер, когда я сбежал, сестра сбрыкнулась… извините!

— Я крайне дивлюсь, однако… Ведь теперь — не девятнадцатый год! — бурчал психиатр, но негодование его уже выродилось в изумление. — Вы бы хоть представились, чорт вас возьми.

— Пустяки. Если человек желает говорить с человеком… вплотную говорить, какая тому может быть помеха? Умного нельзя обидеть… Езжай! — завопил он снова извозчику. — Я ненадолго… мне в обратную сторону нужно, а потому кратко. Вопрос: можно убить человека… безоружного? — Он совсем утерял самообладание.

— Странные вопросцы для первого знакомства! Конечно, не следует… о чем тут разговаривать? (— Митька не отводил взгляда от лукавых, чуть уснулых, умных глаз собеседника. —) Видите ли… Да какого чорта вы пристали, — отпихнулся он вдруг.

— Я слушаю, — вежливо сказал Митька.

— Тут разные обстоятельства важны: для чего, где, как… Э, чорт, не то! Я есть человек. Ты тоже. Я есть ты. Убивая тебя, я сам себя убиваю. Тут так может случиться, что этот… ну, пациент-то ваш!.. еще жив, а вы уж тово. Тут замахновение руки важней всего. Простите, я из сумасшедшего дома еду, немножко устал. Вы приходите вечерком, мы и потолкуем!

— Ладно… Ну, и что же тогда получится? — напряженно ждал Митька, и психиатровы глаза болезненно подпрыгивали в митькином сознании: пролетка то-и-дело вваливалась в ухабы и в лужи.

— А вот и получится, что вскочит в чужую пролетку и едет без приглашения! Да вы не огорчайтесь. Преступник есть тот, против кого настроено общество. Мера наказания обусловливает и значимость самого преступления. Переменное понятие, ибо зависит от культуры, а эти разные бывают… — Профессор хитрил.

— Я не с этой стороны спрашиваю, — замялся Митька.

— А с какой же? — прищурился тот. — С научной, что ли? Так ведь наука лишь под уже существующее подводит этот… ну, закон. — Из-за тоненьких ширмочек смеха высматривали глаза, говоря: «врешь, не поймаешь!»

— Для чего вы эту кепку носите? — кивнул Митька.

— Для удобства публики: вещь тоже переменная.

— Я одной штуки не могу попять. Аггей убивал, я убил. Разница явная, но дело-то одно и то же. Понимаете, к чему я клоню? Я вам расскажу. У меня конь на фронте был, Сулим, и его убили… — Рассказывая, Митька сдвинул картуз на затылок, и вот перед психиатром сидел прежний Митька, отчаянная голова и любимец дивизии.

Придвинувшись, почти лежа на поле психиатрова пальто, Митька вышептывал на ухо спутнику своему ту достоверную правду, которой не знал никто. Припоминая мелочи, давно затянувшиеся тиной времени, он не солгал ни разу. Извозчик, приспустив вожжи до самых вод, тянул что-то песенное, утеряв надежду подслушать.

— К слову, вы бессоницами не страдаете?

— Иногда…

— И еще: этот конь не принадлежал раньше тому самому капитану?.. — Митькин собеседник целил без промаха; Митька убил капитана потому, что, отняв у него все, до коня включительно, он не сумел взять главного, умного его сокровища.