Леонид Леонов - Вор [издание 1936г.]

В эту минуту правое колесо ввергнулось в лужу и обрызгало Доломанову. При этом профессор крикнул немножко, ибо Митька при крене пролетки совсем навалился на него. Оба, однако, не заметили этого. Пролетка выправилась и ехала далее, но Доломанова слышала еще митькино восклицание, подкрепленное энергичным взмахом руки. В недоумении она глядела вслед им и долго еще видела, как поверх пролетки раскачивались две головы. Трамвайный вагон заслонил улицу, а когда прошел — извозчика уже не было. Все это было очень странно: Митька вечером должен был быть у Зинки, где справлялось нечто вроде помин по Тане: день ее рождения.

Доломанова вошла в переулок и тут встретила Стурма, направляющегося к Фирсову на единоборство. Элегантный и как-то непристойно глянцевитый, он снял шляпу и проблеснул пролинованным пробором, причем очевидно стало, что ему он уделяет не меньшее внимание, чем вопросам кинофикации литературы…

Гости запаздывали. Петр Горбидоныч ходил по комнате, а Зинка пудрила себе нос перед зеркалом. В комнате стоял холод: Петр Горбидоныч выставлял зимние рамы раньше всех в городе.

— Семашко сказал: не бойтесь кислороду! — солидно подымал он указательный палец, напуская на себя вид, не поддающийся описанию. Вообще со времени женитьбы и приобретения значительного места на службе лицо Петра Горбидоныча всегда было побрызгано, словно хорошим одеколоном, глубокомысленной грустью, хотя это и не соответствовало официальному курсу страны на краснощекого человека: Чикилев либеральничал. Однако он грустил с тем особым тактом, который лишь усиливал в нем оттенок благонамеренности.

— Женщину, которая пудрит нос, — рассуждал он, прохаживаясь взад и вперед, — уподобляю я неряшливому домкому, который заботится о внешности подвластного строения, нимало не заботясь о блеске внутреннем. Внутренность же есть главное, ибо без внутренности, заметь, прожить нельзя. — Мимоходом он поддел вилкой ягоду из горшочка с вишнями. — Почем? — Осведомился он, строгим взором окидывая накрытый стол.

— Полтинник, Петр Горбидоныч!

— Кисловата, — невозмутимо заметил Чикилев и продолжал прохаживаться. — Теперь скажи, почему я об этом распространяюсь? Характерно, я жду!

— Не знаю, Петя! — чистосердечно созналась Зинка, подпудривая круги под глазами. — Вы бы раму вставили. Опять вам флюс нагонит от окна…

— Не знаешь, хотя живешь со мною почти полгода! — укорил Чикилев, мимоходно прикоснувшись к горшочку с рыжиками. — Характерно, ты не интересуешься своим мужем, как, полагаю, не интересовалась и предыдущими. Духовные запросы тебе — ничто… Ты даже, заметь, не ревнуешь меня. Старорежимец Победоносцев уподоблял женщину, сверх того, и фортуне, которая липнет к дураку и избегает умного. Дмитрий был вор, но ты его ласкала!

— Я жалела Митю, — слабо возразила Зинка.

— Я сказал, что он вор!! — визгнул Чикилев. — Будь я правитель, я бы мыло из таких вываривал, ибо они… именно они мешают строительству новой жизни!

— Вы вроде шавки, Петр Горбидоныч… на все предметы лаете, — возмущенно зашевелилась Зинка, просыпая пудру на подзеркальник, и тут же зевнула.

— Миную твое безответственное заключение, ибо ты есть беременная женщина! — веско отпарировал Чикилев, постучав пальцем по колбасе, качество которой он вынюхивал. — Я возвращаюсь к оборванной мысли. Почему, спросил я тебя? Потому, что я аккуратист. Я уважаю кого следует, на собраниях поддерживаю, правом голоса не злоупотребляю, труд чту, отчисления вношу безропотно, подчиненного употребляю в меру, размышляю в установленных пределах. И вот, например, шкаф, за который я заплатил деньги… а завтра вдруг декрет: все шкафы в государство. Сам свезу и сдам приставленному чиновнику. Тысячу постановлений выдумают, а тысячу первое я сам придумаю и выполню со рвением!

— Шкаф-то дрянь… сам же сбирался на дрова расколоть! — бросила Зинка и шумно встала. В прихожей застучал обернутый в тряпку звонок.

Гости как будто под воротами собрались: ввалились скопом. Пришел Пчхов с Пугелем, притащились Бундюковы, из митькиной (— когда-то —) комнаты вылез брат зинкин, Матвей (— он просидел десять минут и уехал на заседание —), заявился черноватый мужчина без усов, начальство Чикилева, приглашенное для непосредственного ублажения, полминуты спустя набежал сутуловатенький старичок с бородкой, подчиненный Чикилева, и тут же получил колкий упрек за опоздание, а в прихожей уже гудел водопроводный бас гуталинового короля… Сборище выходило занимательное. Все покуда держались вразбивку, разговора не начинали, а потирали руки и поглядывали на стол.