Леонид Леонов - Вор [издание 1936г.]

Веселым, приплюснутым голоском Петр Горбидоныч пригласил гостей к столу, а Зинке сделал неприметный жест, чтоб начинала потчевать. Тем временем выпили по рюмке «декретированной», как милостиво сострило начальственное лицо.

— Погодка-то тю-тю, — сказало оно, выбирая рыжичек понежней (— горшочек придерживал Чикилев).

— Разлохматилась погодка! — вздохнул Петр Горбидоныч.

— Да-с… — сунулось лицо подчиненное.

— Вы про что? — покосился Чикилев, нажимая ногой на носок подчиненного. — Может, это в ином смысле было сказано, а вы лезете!

В сущности он ужасно волновался, с тоской поджидая Дмитрия Векшина, появление которого не предвещало благой удачи вечера. Чикилев пригласил на поминки начальство единственно из экономических соображений, но казнился ныне неописуемо. Посадить за один стол начальника и вора казалось ему ехидным кощунством, достойным даже высшей меры наказания. Порой уже представлялось ему, как сидит он за решетчатым окном, распинаемый раскаяньем и в ожидании гибели.

— Махлакова предписано уволить, — зловеще произнесло лицо начальственное.

— Я всегда подозревал в нем неблагополучие. У него тесть — дьякон, — подсказал хозяин, наливая по третьей. — На редкость опасный человек. Намедни читает мне стишки про местком… Я как на шиле сижу, а он полным голосом, даже с поэзией, знаете. «Безумный вы человек, пожалейте детей своих» (— это я ему говорю!), а он мне: «да у меня и детей-то нету». Такая дерзость!

— За что же его так? — спросил Пчхов, нескладно ковыряя свою кильку.

— Э-э, виноват, товарищ? — усмехнулось лицо начальственное, но Пчхов уже не переспрашивал.

Тут начальство потянулось к портвейну, а старичок принялся рассказывать анекдот с таким перцем, что гуталиновый король так и подскакивал, точно его щекотали. Петр Горбидоныч тем временем выскочил в переднюю. Предчувствия не обманули: в полумраке раздевался Митька.

— Здравствуй, Чикилев, — рассеянно сказал он. — А ты пополнел, право пополнел!

— Это от освещения! — скривился тот, довольный уж тем одним, что Митька не сразу начинает скандалить. — Очень, безмерно рад… сочувствую. Брат Геллы Вельтон! — провозгласил он и чинно поклонился.

— …и, кроме того, Дмитрий Векшин, вор, — сухо докончил Митька, направляясь прямо к столу.

— Ххе, шутник-с! — поспешил изъяснить Чикилев. — Мы обхохочемся, бывало, мокрешеньки сидим, а он как ни в чем… э, без улыбочки.

— Но какова же причина этого пиршества? — вопросило начальство, смакуя семгу. — Прямо Валтасарово пиршество… Надо вам, Петр Горбидоныч, ревизийку назначить.

— Поминки… кратковременная подруга жены-с, — преклонил голову Чикилев. — Скромная красавица, совсем юная…

— Ей сегодня было бы тридцать лет, — вставил Митька, останавливаясь взглядом на одной из бутылок.

— Я о возрасте душевном говорю, гражданин! — обиженно прошелестел хозяин.

Пока перебрасывались такими пустячками (— а старичок от усердия таким пустячищем тряхнул, что Петр Горбидоныч испуганно покосился в уголок, где Клавдя жевала свое яблоко —), Зинка обносила гостей индейкой, которая так и позывала каждого принесть вред своему желудку. Усложненная мадеркой, по рецепту бундюковской жены, она таяла, нежно похрустывая.

— Дорогие товарищи, — сказал Чикилев, ужасно краснея, и обвел всех взглядом, выискивая недоброжелателей. Митька в ту минуту беседовал с Пугелем. (— Поминала она меня перед смертью? — угрюмо спрашивал он. — О! — обрадованно затормошился старик. — Ошень ваш бакен хвалил. Он говорил, что ваш бакен густенький ошень… Я плок говорю по-русски! — сознался он, наконец, и горестно махнул рукой.) Петр Горбидоныч неодобрительно покосился в их сторону. — В секрете от всех Чикилев готовился к юбилею одного лица, о приглашении которого к себе и помышлять не смел. В учреждении ходили слухи, что приветствовать юбиляра пошлют непременно Чикилева за его почтительно-трудовой вид. С тех пор Петр Горбидоныч впал в недобрую задумчивость, вскакивал по ночам записать подходящую мысль, заучивал образцы из газет. Он даже заметил места, где он будет отпивать из стакана, если случится стакан. Выступления стали теперь самой существенной потребностью его дней. Он уже начал было, но оборвал и прислушался.

— …как живешь, Зина? — спрашивал Митька, а та почти шаталась от ласки перегорелых митькиных глаз. — Мытаришься?

— Трудно, Митя: жизнь, — отвечала та.

— …блинков по сестрице! — подскользнул к ним Чикилев. — Со сниточками.