Лев Правдин - Мгновения счастья

— Да, конечно, война научила прямодушию и решительности.

— И чтобы все взять и сразу?

— Да, если только это «все» — вы. А вы для меня именно все.

И это признание ничуть не смутило ее, потому что это было как раз то, чего она ожидала и больше всего хотела.

— Ну, хорошо. Очень хорошо, — продолжая смеяться, проговорила она и легко спросила: — А Сашко? Его куда?

— Не знаю. Это уж его дело. Пусть, куда хочет.

И он тоже начал смеяться, хотя обоим в эти минуты совсем было не до смеха, и даже когда вошел Сашко, они все еще продолжали смеяться. Не понимая причины веселья, Сашко тоже осторожно посмеялся.

— Что это вас так разбирает? — спросил он.

— Вот, — сказала она, — предложение руки и сердца.

Подумав, что они смеялись именно над нелепостью такого предложения, Сашко сказал:

— Ну, ты и учудил!

— Нет, это правда. — Она так повела своей полной, золотой от загара рукой, словно привлекала к себе Семенова, и этот властный и нежный жест сразу все объяснил лучше всяких слов.

Наступила тишина. Семенов решительно и твердо подтвердил:

— Да, вот такое дело.

Все еще надеясь, что его разыгрывают, Сашко спросил:

— Вы что тут, с ума посходили?

— Может быть, — вскинув голову, согласилась она. — Но только никаких тут нет шуток. Очень может быть, что мы сошли с ума, от счастья. Но это лучше, чем жить без любви. А я устала жить без любви. Тебя я никогда не любила. За семь лет, пока жила с тобой, не полюбила. Да ты ничего и не старался такого сделать, чтоб полюбила. Семь лет. А теперь вот за одну минуту полюбила. И он меня полюбил в ту же минуту. Как молния в темноте сверкнула, и мы вдруг увидели друг друга. Вот какая это у нас любовь.

Она подошла к Семенову и положила руку на его плечо.

Только после ее слов Сашко понял все. Невесело усмехнувшись, он сказал:

— Не верь ты ей. Фантазии у нее всякие. Всегда она с фантазиями. Слышал: молнии у нее какие-то.

— А я верю. Все, что она сказала, верно до последнего слова. Я полюбил и теперь уж навек. А ты нас прости. Меня одного прости. Ее-то вины никакой нет. Да я и не позволю обвинять ее.

— Да кто ты ей? — отчаянно и возмущенно воскликнул Сашко. — Какое у тебя право не позволять мне?

Вопрос этот смутил Семенова. В самом деле, какие у него права? И пока он думал, как ответить, чтобы не задеть ее чести и чтобы этот ответ утвердил его право защищать ее честь, она ясным голосом сказала:

— Это мой муж, вот какое у него право…

И так это она сказала, что даже Семенов поверил в правду этой великолепной лжи. Поверил и Сашко. Он вдруг обмяк, опустился на стул.

— Врешь ты все, — охрипшим голосом выкрикнул он. — А если не врешь, то, значит, ты — потаскуха…

Если у Семенова и были какие-то остатки жалости, то после таких слов они начисто исчезли. Он выступил немного вперед, как бы прикрывая собой Марию Гавриловну.

— Ну вот что: если уж она так сказала, то и мне нечего скрывать. Это моя жена, и я не позволю оскорблять ее даже в вашем доме. Мы, конечно, теперь же уйдем отсюда.

— И не подумаем даже! — воскликнула Мария Гавриловна. — Вот еще! Это мой дом. Твоего тут немного, — сказала она Сашко. — Здесь все моими руками сделано. А мебель казенная, заводская. Что твое — забирай и уходи. Все, что хочешь, забирай, только поскорее.

— Вот вы как заговорили! Так ведь и у меня голосу хватит, и руки не отсохли, — бестолково заговорил Сашко. — А за свои права я бороться буду.

Мария Гавриловна склонила набок голову, как бы прислушиваясь к какой-то своей затаенной мысли.

— С кем бороться? — спросила она угрожающе. — И за какие права?

— Да? — поддержал ее Семенов. — За что бороться?

Но Сашко уже овладел собой и решил, что он оскорблен, обижен и, значит, все силы и все права на его стороне. Он поднялся, расправил плечи, приготовляясь к неминуемой драке. За что и с кем — до этого он пока не додумался.

— Вы у меня еще попляшете. В другом месте… Я ведь людей подниму, общественность.

Распахнув дверь, Семенов проговорил:

— Давай отсюда. В другое место, а хочешь, так и в третье.

Когда Сашко ушел, Мария Гавриловна спросила:

— Куда он теперь? В какое место?

— В горком, конечно. Куда же еще.

— К Ибрагимовой? За что-то она не любит меня. И даже, кажется, презирает.

— Наверное, вам так кажется, — предположил Семенов.

— Тебе, — поправила она. — Теперь уж тебе.

— Да. Тебе кажется, — с удовольствием и нескрываемой нежностью повторил Семенов.

— И что же может быть?