Лев Правдин - Мгновения счастья

— Ничего. Вы просто совсем отвыкли от настоящей, мирной жизни. — Вздохнула и осторожно добавила: — И совсем забыли, как надо разговаривать с женщинами и как их понимать…

Такого обвинения Семенов не смог перенести:

— Думаю, что это не так.

Нина Ивановна долго молчала, ожидая, не скажет ли он еще что-нибудь в свое оправдание, но не дождалась. Вздохнув, она поднялась.

— Ну, тогда объявим перерыв. Приеду с пленума, тогда мы и продолжим этот разговор.

«Разучился разговаривать с женщинами», — возмущенно думал Семенов, пробираясь по темным переулкам к заводу. А может быть, и в самом деле разучился? Вернее, никогда не умел. Это правда. Еще в институте отличался от товарищей именно своей робостью. Перед девушками он краснел и терялся, за что, как водится, и прозвали его «красной девицей».

Потом, когда он уже женился на самой красивой девушке из мединститута, то узнал, что именно это качество, которое принесло ему столько страданий, привлекало к нему девушек. Об этом сказала ему молодая жена.

«Те, которым ты завидовал, как раз и не нравятся девчонкам. Разве только дурам каким-нибудь. А тебя за то я и полюбила, что ты молчаливый, а значит, надежный человек».

Это воспоминание успокоило Семенова. В темном небе дрожали большие южные звезды, и он возвышенно подумал, что именно они освещают ему путь, указывая дорогу к той, которую он полюбил. Теперь он нисколько не сомневался в своей любви и в своем праве бороться за любовь. Он даже отважился посидеть на крыльце директорского дома, где вечером сидела Мария Гавриловна. Он тоже, как и она, смотрел на звезды, пытаясь понять или почувствовать, чем они привлекли ее внимание. Посидел, посмотрел, но ничего не понял. Он только почувствовал, как в нем еще ярче разгорелась та тоскливая нежность, которая вот уже много дней беспокоила его. «Может быть, и у нее такая же тоска?» — подумал он, направляясь в контору.

У самого крыльца его окликнул недремлющий Минька.

— Это вы, товарищ директор? Ну, тогда у нас полный порядок.

Он проводил Семенова до самой двери и только на крыльце сообщил:

— Директорша тут без вас приходила.

Семенов так сразу обернулся, что Минька налетел на него.

— Сюда приходила?

— Не, не сюда. Вот там по двору прогуливалась и на окно поглядывала.

— Ничего не говорила?

— А чего ей со мной говорить. Постояла, где из окошка светит, да и пошла себе.

— А куда пошла?

— Куда же ей? До дому пошла.

И, сколько Семенов ни выспрашивал, ничего больше от Миньки не добился, да ему большего и не требовалось, а просто так он был взволнован Минькиным сообщением, что хотелось еще и еще услыхать о том, как директорша «прогуливалась», как остановилась в косом столбе света от окна, как пошла до дому.

Лежа на своем скрипучем топчане, он все время повторял эти Минькины слова и, замирая от волнения, думал о Марии Гавриловне. Не его одного томит нежная тоска, что-то такое же и ей не дает покоя. Может быть, и ее тоже тянет к нему.

А утром за завтраком она была, как всегда, величаво спокойна и казалась равнодушной ко всему, что ее окружало. Семенов даже подумал, будто все, что было ночью, только приснилось ему. Ну разве могла она, такая равнодушная и холодная, ночью любоваться звездами и, тем более, заглядывать в его окно? И только тоскливое чувство нежности, которое томило его ночью и не оставляло и сейчас, подтверждало, что все это было. Было.

Он так задумался, что не услышал, как Сашко спросил, зачем его ночью вызывала Ибрагимова.

— Как она тебя! — посмеиваясь, отметил Сашко. — Вот до чего уходила, что ты до сей поры все еще очнуться не можешь.

А когда Семенов рассказал, по какому делу его вызывали, Сашко не поверил и еще больше развеселился:

— Глина, — подмигивая, проговорил он. — Хо-хо! Дня мало ей. Ночью про глину? Ты просто послушай, Марусенька! Чего удумала! Чингисхан! Ну, и как она там, глина-то? — Он подмигнул и так оглушительно рассмеялся, что Мария Гавриловна подняла красивые брови и с досадой заметила:

— Что тут смешного? Не понимаю.

Передача завода подходила к концу — все было в полном порядке, не считая мелких недоделок, которые пред стояло ликвидировать новому директору.

— Это специально для тебя оставлено, чтобы не заскучал, — говорил Сашко, удовлетворенно посмеиваясь. Он был очень рад, что будет жить в городе, и не столько за себя, сколько за Марию Гавриловну. Что-то она за последнее время сама не своя сделалась. То была тихая, покорная, а теперь словно ее подожгли. Только от нее и слышишь: