Лев Правдин - Мгновения счастья

— Подожди, вместе пойдем. Я еще плохо дорожки ваши знаю. А ты, Минька, тут посматривай. Я скоро вернусь.

Нина Ивановна расхаживала по своему просторному кабинету и задумчиво слушала то, что говорил поздний посетитель — небольшой толстенький человечек. Его красное от постоянного пребывания на воздухе лицо казалось совсем уж раскаленным от возбуждения. Длинные, совершенно белые и остро закрученные усы угрожающе вздрагивали при каждом его слове. Он вынужден был все время вертеть головой, поворачиваясь в ту сторону, где находилась Нина Ивановна, отчего казалось, будто он покачивает головой, как бы сомневаясь в своих словах. Но в то же время говорил он горячо и с той болезненной убежденностью, какая появляется у человека, привыкшего к недоверию.

Человека этого Семенов уже где-то встречал, так он подумал, только войдя в кабинет. И еще он подумал, что Нина Ивановна совсем не слушает возбужденную речь своего посетителя. Что-то совсем другое, очень беспокойное, занимает ее, а краснолицый этот только мешает ее мыслям.

Наверное, так оно и было, потому что едва Семенов вошел, как она сразу же остановилась и торопливо, словно боясь, что ее не дослушают, заговорила:

— Вот как хорошо, что вы скоро пришли. Простите, что побеспокоила. Тут такое дело, его надо решить, а завтра я уеду на пленум. — Усаживаясь за свой стол, договорила: — Вот познакомьтесь: Илья Тарасович.

— Да где-то мы уже встречались… — проговорил Семенов, но краснолицый радостно уточнил:

— Совершенно верно. Было это в самый первый час вашего прибытия.

Теперь и Семенов вспомнил, указывая рукой на потолок, сказал:

— Это вы там были?

— Совершенно верно! Там, на горке, недалеко от завода. Сады мы сберегли все-таки. И никому не позволим. Такое время, что я ко всяким случаям приготовлен, свое мнение отстаивая. Вот и теперь… — Повернув угрожающие усы в сторону Нины Ивановны, он в то же время искательно улыбнулся и продолжал: — Теперь, не встречая противодействия, однако, вынужден добиваться признания…

Совсем не обращая никакого внимания на все эти маневры, Нина Ивановна спросила у Семенова:

— Вы что-нибудь понимаете в глинах?

— Только как сапер. Ненадежный грунт. А если по правде, то знаю только, что кирпичи из нее делают. И крынки…

Словно какая-то пружина подбросила Илью Тарасовича, он взвился над креслом и коротким пальцем застучал по краю стола:

— Кирпичи! Вот именно, кирпичи! — выкрикивал он с неистовой мстительной радостью. — Кирпичи лепят из драгоценной фаянсовой глины. Посуду из нее надо делать, посуду, которой так нам не хватает. Изоляторы, кои все за войну перебили. А мы ее на кирпичи изводим. Варвары мы, дикари! Сами у себя воруем.

Скрестив руки на высокой груди и вытянув ноги под столом, Нина Ивановна посмеивалась. Темные глаза ее блестели. Было видно, что она все это уже выслушала и выдержала и ждала, как справится с таким натиском Семенов.

Обвиненный в варварстве и даже в воровстве, он ничуть не растерялся.

— А вы толком можете объяснить, в чем дело?

— Могу, — согласился Илья Тарасович, сразу успокоился и все спокойно доложил. Видно было, что не впервые ему говорить о больших залежах прекрасной глины, которую расходуют совсем не так, как надо, и не на то, на что глина эта предназначена самой природой.

Слово «глина» он произносил с такой нежностью, словно имя любимой женщины. Подумав так, Семенов представил себе Марию Гавриловну, как она сидит на крыльце и смотрит на большие южные звезды и трепетный свет дрожит в ее глазах. Любимая женщина! Да, конечно. Теперь, именно почему-то только теперь, в этом большом деловом кабинете, он понял, что любит ее и все его рассуждения о праве на любовь не имеют никакого значения. Он любит, и это значит — все права на его стороне, в том числе и главное право: бороться за свою любовь.

А Илья Тарасович все продолжал говорить о глине, за которую он неустанно и уже давно борется и пока что безрезультатно.

— Вот и вы тоже вроде как посмеиваетесь, — проговорил он обидчиво и высокомерно. — Только учтите: я ко всякому привык и насмешек не боюсь. А бороться буду до конца. Учтите это на все последующее.

— Да нет же, — горячо воскликнул Семенов, — Совсем я не над вами. И нисколько не посмеиваюсь. Вы меня просто обрадовали.

— Чем же это я обрадовал вас, позвольте узнать?

— Своей убежденностью, что ли. Волей своей бороться до конца. Это очень здорово — бороться до конца. Одержимость ваша меня радует. Я ведь и сам так же действую. До конца.