Петр Проскурин - Горькие травы

Низкий, тяжелый, по мере приближения все усиливающийся гул, в котором слилось все: голоса людей, работа сотен моторов, жужжание насосов, откачивающих воду, треск сварочных аппаратов и еще всякое множество разнообразных звуков и шумов, плотно висящих над строительством.

Борисова стояла у края дамбы; перед ней простиралось море, которого всего год назад не было. Оно плескалось почти у самых её ног, а Юлия Сергеевна глядела туда, где поверхность воды смыкалась с небом, в лицо ей приятно тянул прохладный ветер. Она никого не предупреждала, что приедет, и была этому рада. Так случилось — она полюбила это строительство больше всего другого: детище ее ума и воли, она вызвала его к жизни и сейчас вспомнила недавний разговор с Дербачевым. Неужели ему не хотелось никогда сделать что-нибудь самому, не смешиваясь с другими в общем котле?

Юлия Сергеевна подошла к другому краю дамбы. Перед ней внизу был огромный развороченный котлован, с десятками подъемных кранов, с сотнями машин, механизмов и людей. Призрачно и сразу во многих местах вспыхивала электросварка; в одних местах виднелась голая путаница арматуры, в других она уже в опалубке, залитая бетоном; огромными ковшами бетон подавали краны и подвозили машины. Она глядела на развороченный котлован и видела совсем другое. Готовое здание электростанции и плотину, механизированные фермы по всей пойме Острицы, сёла в сиянии электрических огней.

Она стояла, сцепив пальцы, высокая, слегка начинавшая полнеть женщина, и все глядела, глядела. На щеках у нее появились ямочки, уголки губ приподнялись. «Ничего, Николай Гаврилович. Ничего еще не доказано и не кончено, дорогой стратег».

Солнце садилось на погоду, редкие легкие облака на западе горели. Сразу над водой у берегов заструился тонкий розоватый туман, а над котлованом небо потемнело и придвинулось, шум стал глуше.

Она ведь твердо надеялась, что все это может оказаться большим делом ее жизни, большим начинанием, а теперь… Теперь все равно.

Обыкновенная стройка, даже не очень большая, каких тысячи и тысячи. Что она прибавит или убавит лично для нее? Теперь ничего.

«Перед глазами асфальт, трещины, и в них трава», — вдруг услышала она за спиной глуховатый голос Дмитрия и резко обернулась.

От неожиданной, дух перехватившей мысли Юлия Сергеевна сказала себе: «Полно! Полно!» — еще и еще отступая от края дамбы и вспоминая ночь с Дмитрием в гостинице, его большое тело, его руки, малейшие оттенки интонаций голоса, все, все — и состояние неподвижности, обреченности, охватившее ее как обруч потом, в разговоре с Дербачевым. С той стороны, куда опустилось солнце, темной грудой стали расти облака, котлован все больше уходил в темноту. За спиной у Юлии Сергеевны, на востоке, у самой кромки черно придвинувшегося горизонта, загорались звезды. Сырой туман полз на дамбу.

Облака на западе все разрастались, у самого горизонта еще оставалась узкая светлая полоса неба, а на холмах вокруг строительства уже зажглись костры, стрелы кранов в котловане поднимались и опускались, отбрасывая громадные резкие тени, и отдаленный шум работ не мог заглушить всплесков рыбы, игравшей по другую сторону дамбы. Над котлованом уже дрожало и переливалось много огней. Мимо, сигналя, с зажженными фарами, проползли самосвалы. Она посторонилась, достала папиросу, пальцы дрожали. В глазах стояли слезы, она их не чувствовала.

Она все отдала, ничего не пожалела, она вложила в это месиво всю себя без остатка, но этого оказалось мало. Она чего-то не смогла понять, чего-то очень главного. А может, понять было невозможно? Ну а Поляков, а Дербачев? Значит, дело в ней самой? Что, в сущности, произошло? Пусть она больше не сможет приказать зажечь хотя бы вот эти огни, но они зажгутся, все равно зажгутся, и она увидит их, увидит их тоже.

Ей не хватало воздуха, она резко оттянула узел косынки, удушье подступило к самому горлу. По руке ползло что-то теплое: она заметила, что плачет, плачет беззвучно, судорожно, отчего уже начиналась боль в горле. И тут она окончательно поняла, что это — решение.

Она отступила еще дальше от дамбы, сделала шаг, еще один. Ей показалось, что она падает вниз, в плотный свистящий ветер.

Она заставила себя взглянуть вверх, в небо, и тут же опять подалась назад. Огни в небе сливались с огнями на земле, и огни росли.

Это опять было оно, решение. Юлия Сергеевна жадно глотала свежий прохладный воздух. Небо над головой, было черным, чистым и очень глубоким. Оно властно вбирало ее в себя, она потянулась всем телом навстречу этому черному, чистому небу, и в следующее мгновение земля рванулась у нее из-под ног и пропала. «Хорошо, как хорошо!» — мелькнула у нее последняя мысль, и она усилием воли задавила рвущийся из груди крик, и затем небо стремительно перекосилось и рассыпалось.