Петр Проскурин - Горькие травы

Марфа поглядела на нее и вышла, забыв проститься.

Юлия Сергеевна подошла к столику, где стояли бутылки с минеральной водой.

Ее мучила жажда, ей еще никогда так не хотелось пить. В горле все пересохло.

Борисова зашла к Клепанову, и он встал, присматриваясь, сразу спросил:

— Что с вами, Юлия Сергеевна?

Она посмотрела мимо него, потом села и закурила.

— Я сейчас уеду на строительство, на ГЭС. Так что я еще не здесь пока, Георгий Юрьевич.

— Понятно. Соскучилась? По стройке, я имею в виду?

— А, да, да… Поеду уже сейчас. Хозяйствуйте тут, Георгий Юрьевич.

— Катером, Юлия Сергеевна?

— Что? Нет, нет, на машине — быстрее. — Она неожиданно остановилась, хотя уже поглядела на дверь и встала. — Послушайте, Георгий Юрьевич, а вы сами… Что вы думаете обо всем этом, о себе?

— О себе? — переспросил он, хотя понял ее вопрос. — А что такое я?

— Вот именно…

Насмешка, невольно прозвучавшая в словах Борисовой, не то чтобы уж очень зацепила Клепанова, но в глазах у него мелькнул знакомый Юлии Сергеевне огонек, верный признак того, что Клепанов рассержен, задет.

— Что я?.. — неожиданно сказал он. — Такие, как я, еще долго будут нужны, Юлия Сергеевна.

Вошла секретарь и оборвала неловкую, затянувшуюся паузу сообщением о приходе машины.

— Да, да, спасибо.

Борисова встала, прощаясь, и быстро вышла, и Клепанов не успел ответить.

Было около трех, когда газик вырвался из города и покатил по дороге, обгоняя самосвалы и грузовики, ныряя в ложбины, выскакивая на холмы. Юлия Сергеевна сразу успокоилась и глядела кругом, задумчивая и мягкая. Погода стояла хорошая, кругом было много солнца и зелени, там, где рожь встречалась большими массивами, небо отдавало прозеленью. В одном месте дорогу пересекла линия электропередачи: мачты уходили от горизонта к горизонту, Юлия Сергеевна успела заметить, что провода еще не подвешены, а тянутся по земле и только над дорогой они были подняты и обвисали. Дядя Гриша покосился вверх и проскочил под этой неожиданной аркой. «Надо было одной поехать, — подумала Юлия Сергеевна. — Чтобы совсем одной. Сейчас куда-нибудь свернула бы, и совсем одна».

Она приказала ехать прямо и тут же забыла о дяде Грише, который никак не мог понять ее состояния и поэтому молчал. «Видать, ясное дело, в Москве нахлобучку получила, — решил он, ловко, не замедляя скорости, объезжая выбоину. — Вот ведь беспокойная душа, сидит — одни глаза остались. И чего, спрашивается, гонит? Без нее там все идет, второго совсем недавно возил. Теперь опять до полночи домой не попадешь».

Дядя Гриша не оглядывался назад, иногда, поднимая глаза, видел лицо Борисовой в зеркальце перед собой — и всякий раз оно его тревожило каким-то совершенно новым выражением. Раньше дядя Гриша всегда мог угадать настроение Юлии Сергеевны, а сейчас не мог и чувствовал себя за рулем неуютно. Борисова молчала, и, если бы он все-таки спросил, она вряд ли сказала б ему что-либо вразумительное — ей было просто приятно находиться среди солнечных полей, видеть летящую навстречу зелень, ощущать быстрый ход машины, дорогу. Нет, она бы сейчас ничего не ответила, конкретного дела для нее на строительстве тоже сейчас не было. Просто она хотела что-то увидеть, в чем-то увериться, проверить что-то в самой себе. Она сейчас не думала ни о Дмитрии, ни о Дербачеве, ни о разговоре с Лобовой, не думала она и о себе, и только росла в ней странная опустошительная тревога, что все с ней происходящее ненадолго. И солнце, и поля, и дорога, и затылок шофера, и жаворонки, и отсутствие какого бы то ни было желания — все совсем ненадолго. В одном из сел она вся съежилась, когда из-под колес разноцветными хлопьями полетели куры. В другом месте, проезжая мост через речку, увидела целую ватагу мальчишек, бродящих по воде с засученными выше колен штанами. «Ведь холодно еще, — подумала она. — Как они терпят?» Она не знала, что они ловили, тревога в ней усилилась, и глаза потемнели. Ей захотелось назад, в город. Если захотеть, еще многое можно вернуть. Хорошо, она вернет. А потом, что потом?

До строительства оставалось меньше полпути, они свернули на асфальтную дорогу, по которой туда и обратно тек поток грузовых автомобилей. Везли цемент, железо, лес, камень, грузы, укрытые брезентом. Дядя Гриша, не решаясь обгонять на узкой дороге, пристроился вслед за лесовозом и недовольно сказал:

— Зачем уж лес туда тянут? Своего там мало?

Характерный шум большого строительства они услышали еще издали, за несколько километров, — он отличался от шума машин на дороге.