Михаил Никулин - В просторном мире

— Гаврик, что-то мы с тобой болтаемся, как «передовики», про каких Никита Полищук говорил: «Це таки передовики, — кто последний, я за вами».

В класс они вошли вместе с Зинаидой Васильевной. Они заметили, что все ученики молча смотрели в то окно, что через полынный пустырь и голые насаждения около железнодорожной насыпи глядело на залив.

— Что они там видят? — спросила Зинаида Васильевна.

— Зубриковы отправляются на станцию, совсем уезжают. Вон они, за окном, — объяснила Наташа.

И в самом деле, около самой школы, на стежке, что пересекала пустырь, стояла большая тачка. На ней, поверх ящиков и узлов сидел отец Юрки Зубрикова. Понуро опустив вспотевшую голову, он слушал спокойный разговор старого плотника.

— Колхозники на общем собрании сказали, что не можем мы большое дело променять на пустяковину. На всем склоне к морю будем сажать колхозный сад. Ваша усадьба и усадьба бабки Гули стоят в самом центре, а нам надо по-колхозному размахнуться.

Рядом с тачкой стоял Юрка. Он стыдливо посматривал на школу, на Ивана Никитича и на отца. На отца он смотрел с вопрошающей надеждой. Он ждал от него слова, после которого его покинут неловкость, смущение и ему можно будет смело и весело взглянуть на окружающее. Но заговорила мать:

— Иван Сысоич, ты долго еще будешь заседать на тачке? Поезд прозаседаешь! — крикнула она и деревянно-прямой походкой направилась к станции.

Зубриков слез с тачки, поплевал на свои широченные, как у кузнеца, ладони, взялся за ручки и, провожая жену невыразимо злым и тоскующим взглядом, сказал старому плотнику:

— Иван Никитич, а вдруг я сорвусь с веревки и назад… Примете?. Ведь я ж не последним работал в колхозе!

— Жизнь у тебя, конечное дело, подневольная. Думаю, что колхозники учтут это и сделают снисхождение, — ответил Иван Никитич и закричал кому-то, находящемуся за школой: — Иду! Иду! Сейчас примемся за дело!

— Давайте и мы приниматься за дело, только вот окон, к сожалению, закрыть нельзя, — сказала Зинаида Васильевна.

Шестиклассники сели на свои места, и урок ботаники начался. Несмотря на все старания учительницы, первая половина урока проходила неорганизованно. Ребята украдкой оглядывались, беспокойно перешептывались, когда в комнату врывался слабый свисток далекого паровоза или нарастающий шум колес.

Приложив к губам ладонь, Гаврик разгоряченно шептал Мише:

— Миша, ты заметил, что Юрка нынче был другой? Заметил, что ему жалко стало школу и все другое?..

Отняв ото рта ладонь, Гаврик старался смотреть на Зинаиду Васильевну, чтобы показать, что он внимательно ее слушает и может повторить хотя бы вот эту последнюю фразу: «Корень, стебель, лист, цветок — органы растения». Но сейчас Гаврика больше волновало не то, что говорила учительница, а что ему на его требовательный вопрос ответил Миша.

— Гаврик, я все заметил! Он еще вернется к нам!

Но больше всех волновалась Наташа Копылова, у которой, кроме общего для всех повода к огорчению, была еще одна причина, известная только ей: она знала, что в третьем классе, на уроке не было Алеши Кустова. Вчера он сказал, что бабушка Гуля завтра не хочет пускать его в школу, что она возьмет его с собой на станцию провожать Зубриковых. Но Алеша, уходя домой, обещал Наташе:

— Ты, товарищ командир отряда, не тревожься: я заранее убегу или дорогой вырвусь!

Беспокойными глазами Наташа косилась то на щель приоткрытой в коридор двери, то на окна и все время резко одергивала свои непослушные косички. И совсем неожиданно за окном раздался такой звонкий, такой счастливый крик:

— Товарищ командир! Наташка! Копылова! Не беспокойся, я вырвался! Погляди, я тут вот сам! Бегу на урок!

В классе громко засмеялись, узнав Алешку Кустова по его крикливому голосу. Наташа радостно всплеснула руками и, засмущавшись, закрыла лицо узенькими ладонями.

— Может, вы меньше будете интересоваться тем, что делается за окном, а больше прислушиваться к моим словам? — покраснев, заметила Зинаида Васильевна.

Но в классе стало тише, спокойней только тогда, когда Зинаида Васильевна заговорила о том, что на этом первом уроке и для нее и для ее учеников было самым важным и существенным.

— На дорогих и родных нам примиусских и самбекских просторах остались одни пепелища, — громче зазвучал ее голос. — Но земля уже отвоевана кровью советских воинов. Теперь наступила пора по-сталински работать и учиться, чтобы возродить все. Тот, кто этого не сознает, тот не дорог нам… Да, не дорог! — помолчав, настойчивей заявила Зинаида Васильевна, и все поняли, что слова эти она повторила не без умысла, и как раз в тот момент, когда со станции донесся свисток прибывающего поезда.