Михаил Чулаки - Вечный хлеб

— Алла твоя… Не знаю. Откуда я знаю!

Хотя Альгис и рассердился при расспросах про Аллу: не иначе, предчувствуя новую просьбу, а он и так занят, — Вячеслав Иванович все же попросил:

— Позвони ей, хорошо? Спроси. Если нет дома, спроси соседку. Я тебе телефон…

И продиктовал наизусть — помнит без всякой записной книжки!

— Попробую, — неохотно сказал Альгис. Видно было, что неохотно. И тут же сам стал напрашиваться еще на

одно поручение: — Может, и Ларке твоей позвонить? Как ты говоришь? Беженетке?

Возможность появления здесь Ларисы по-настоящему испугала. Вячеслав Иванович резко мотнул головой, забыв, что ему лучше не шевелиться, — и снова чуть не заплакал от безжалостной боли! Она как змея, эта боль: притаилась и ждет — и бросается при малейшем движении. А из-за чего эта последняя боль? Из-за Ларисы! Вот навязалась!

— Нет! Только чтоб не она! Чтоб не узнала!

Ну да, навязалась. Но почему он так испугался, он и сам не понимал.

— Не буду звонить, о чем речь. Ну все, старик. Тогда до завтра.

Альгис ушел довольно поспешно. Занят, что поделаешь. У него же клиенты по вечерам.

Оставшись один, Вячеслав Иванович думал об Алле. Думалось хорошо — и забывал себя, даже страх остаться паралитиком отошел. Думал об Алле, потом обо всей своей семье, потом отдельно о Сергее.

И когда снова вспомнилось собственное положение, паники не было. Потому что продолжал думать о Сергее, о том, как он сидел за шахматами. Ведь просто передвигать фигуры было проблемой: голыми пальцами — холодно, в перчатках — неудобно. А он не просто передвигал, он думал. И если в их семье такая воля, не могло же все достаться старшему брату! Что-то выделилось и на его собственную долю. Сергей в таком положении не сдался бы. Ведь при всяком таком повреждении что нужно? Тренировать! Среди своих ребят-сверхмарафонцев Вячеслав Иванович об этом наслышан. Тренировать!

Рассказывали об одном итальянце, который во время войны несколько часов тонул в ледяной воде, после чего у него отнялись ноги. Так вот тренировкой он не просто восстановил движения, но стал бегать и бегает до сих пор, по тридцать километров в день в свои семьдесят лет! Вот что такое тренировка. И Сергей смог бы, как тот итальянец. Нужно повторить движение сто тысяч раз — он бы повторил! Нужно миллион — повторил бы миллион! Но добился бы, пошел бы снова, побежал! Так почему не сможет и Вячеслав Иванович? Раз братья, должно быть в нем что-то фамильное! Тем более столько лет тренировался — теперь-то и должны сказаться все тренировки, все марафоны!

Вячеслав Иванович постарался пошевелить пальцами омертвевшей ноги. Ничего не вышло, только разбудил боль. Да и не могло с первого раза выйти — с тысячного, с десятитысячного!

С тем Вячеслав Иванович и заснул: уверенный, что сможет, что дотренирует ногу до нормального состояния, — ведь Сергей бы смог! Нужно только сюда коричневую дерматиновую тетрадь — чтобы перечитывать, чтобы заряжаться волей…

На другой день ближе к вечеру опять появился Альгис. Вячеслав Иванович так ждал его — вернее, так ждал новостей, которые он должен был принести, что, забыв про боль, весь подался навстречу! И удивительно: почти не почувствовал боли, хотя днем заплакал — слаб он стал на слезы — от гораздо более робкого движения.

— Ну что?! Я думал, Алла прибежит, если еще не… Родила, да?!

— Сейчас, старик. Я ведь как ходячая газета. — Альгис уселся на стул — как-то тяжело, словно под бременем новостей. — Ну во-первых, Алла. Родила, но не здесь. Приезжала ее мать, выходит твоя сестра…

— Рита!

— Ну да! Приезжала Рита и забрала ее к себе на Камчатку. Там сразу и родила. Мальчик. Назвали Артемом.

— Как же? Она же здесь учится!

— Так решили. Чтобы рядом бабушка.

— Ну да. Здешняя-то эта тетка, шоколадница, от нее нет проку, за ней самой… Ну да. Вообще-то правильно, но

жалко. Был бы здоров, я бы мог…

— Рита к тебе заходила, так и ушла ни с чем: у тебя темно, заперто. Ну и улетела. Она ж не знала.

— Надо им написать! Поздравить, объяснить. Только я не знаю, как смогу…

— А ты продиктуй мне. Знаешь, как в старину неграмотные. Все и объяснишь: про свои раны и про свои волнения. И я могу приписать как живой свидетель: «Очень волнуется, только об Алле и спрашивает!» Напишут тебе, не волнуйся. Они же понимают, что для тебя сейчас хорошие новости — лучшее лекарство. Напишут.

Вячеслав Иванович счастливо улыбнулся, точно уже держал в руках письмо с Камчатки. Улыбнуться тоже было больно, напряжение губ и щек отдавало в затылок, но приятнее улыбаться, хоть бы и через боль, чем лежать безболезненным сычом.