Марк Гроссман - Камень-обманка

Андрей вернулся к женщине хмурый и молчаливый.

— Жарко… — вздохнула она. — Изюбрь на гольцы тянеть, да и сохатый норовить забраться по брюхо в грязь. Нешто достанешь?

Вся пища теперь была — шишки под кедрами. Из темных прошлогодних пухляков, поджаренных на костре, шелушили орешки и грызли их на привалах.

Катя почти постоянно жевала черемшу, которую рвала попутно во влажных низинках. Андрея мутило от гниловатого чесночного запаха, и таежница, чтоб облегчить сотнику еду, варила зеленые перья. Варка немного отбивала резкий дух, и Россохатский, морщась, глотал склизкую блеклую зелень.

Дорожка, по которой шли, то совсем иссякала, то напротив, мелко ветвилась, и приходилось тратить немало сил, чтоб выбрать направление.

На исходе недели, укладываясь спать, Андрей проворчал:

— Скверно, Катя. На север тянем.

— Нешто не вижу, — усмехнулась Кириллова. — А чё делать? Вспять идти — опять Шумак. Давай уж топать по этому ступничку, авось и повернеть.

Теперь им часто попадались черные, мрачные гари, а однажды сильный ветер принес дух густого жара. На западе, на фоне гольца, синела легкая дымка, а ближе к вечеру она загустела, будто грозовая низкая туча. Солнце сначала стало красное, а вскоре и багровое, и вот уже в сумерках проступили черно-желтые всплески огня, идущие по тайге верхом.

Андрею казалось, что он слышит стоны, гул, рев пожираемых пожаром деревьев, видит безумный лет и бег птиц, медведей, бурундуков, изюбрей, опаленных и оглушенных трубящим пламенем пала.

Спросил Катю, поеживаясь:

— Не нанесет на нас? Близко ведь…

Кириллова успокоила:

— Ночью огонь ближе глазу, чем вправду. Да и ветер мететь на север. Не бойсь…

Погода в эти дни менялась с поразительной быстротой. Только что палило нещадно солнце, но вот уже натекают тучи, чернеет все вокруг, и дождь полощет землю так, что нет на ней ни одной сухой травинки.

После ливней буйно цвели незабудки, ветреницы, огоньки. Ярко зеленели кусты малины и смородины. Одурял до головной боли хмелевой цветень багульника.

На все лады шумели и распевали в тайге пеночки, дрозды, овсянки, мухоловки, поползни. Иногда в это милое посвистывание и цвирканье врывался резкий крик кедровки, испуганной двумя оборванными, почерневшими людьми, продиравшимися сквозь заросли. Катя и Андрей шли голодные, не оглядываясь, не обращая внимания на море синих, желтых, красных цветов.

В начале второй недели Кириллова, шедшая впереди, обронила глухо:

— Река, Андрей.

Россохатский удивленно взглянул на Катю, не понимая, почему не рада.

Спотыкаясь, они направились к быстрой воде, летевшей в высоких каменных берегах, поросших кедром и березой.

Внезапно женщина остановилась, будто ее дернули за косу.

— Так и есть, господи!.. Невмочь мне…

Она смотрела широко открытыми глазами на закованную в гранит реку, на пенные шиверы, бившие в берега, и лицо у нее застыло и побелело.

— Что ты, Катенька? — спросил Андрей, ничего не понимая.

— Нешто слепой?.. Крутились мы с тобой, ровно белки, и вот — докрутились… Шумак…

Лишь теперь Россохатский увидел: они — на берегу знакомой реки, и отсюда рукой подать до зимовья. Катя спросила:

— Чё делать?

Он отозвался расстроенно:

— Искать дорогу. Что ж еще?

— Я вовсе обезножела, Андрей. Впору ногам караул кричать…

Он сбросил суму, присел на камень.

— Доведу тебя до избы, поищу тропу. Отдохнешь — и в путь.

— Не хочу зимовья. Там Гриша с Диким лежать.

И призналась, опустив голову:

— Робею я…

— Что ж ты хочешь? Не торчать же здесь без толку. Ноги протянем.

— Можеть, какую пещеру сыщешь?

— Ладно. Только не уходи из нее никуда, ради бога. Заплутаешься — и сама пропадешь, и мне конец.

Они нашли у самого берега углубление в скале, натаскали туда свежей травы, кинули сверху Катин ватник.

Убежище сыскалось как нельзя больше ко времени, потому что небо опять почернело, и начался дождь.

Андрей пробудился раньше Кати. Небо было синее и чистое, точно за ночь кто-то добрый перекинул Россохатского и Кириллову на берег Черного моря. Однако сотник уже знал: это обманный покой, и после полудня, как обычно, может ударить дождь.

Он не стал тревожить женщину. Захватив оружие, топор, привычно перекинув через плечо веревку, выбрался на высокий берег и остановился на мгновение: запомнить место. Рядом рос старый кедр с сухой вершиной. Приметив его, Россохатский все же счел не лишним надсечь кору топором.