Марк Гроссман - Камень-обманка

Потом с трудом расцепил веки и снова стал наблюдать за падением потока.

Шумак обрушивал с высоты коряги, измолоченные деревья, щепу. Гранитная яма под водопадом была мелка, и упавшие в нее кедры ворочались и терлись друг о друга, будто большие доисторические звери.

Россохатский попытался встать на ноги и с изумлением убедился, что сделал это без большого труда. Давеча, падая, он, вероятно, потерял сознание оттого, что ударился головой о камень или дерево, но потом его тащило вниз медленно, от кедра к кедру, и он лишь поранил тело и лицо. Влага на исцарапанном лбу оказалась всего-навсего брызгами реки.

Встав, Андрей покачался на ногах, сделал несколько неуверенных шагов и, оглядевшись, с облегчением заметил карабин.

Опустился на колени, подтащил оружие и снова поднялся. Медленно прошел к водопаду, присел на камень.

Вдруг он вскочил в страхе, затравленно огляделся, заковылял так быстро, как только мог, в заросли — и упал там.

«Что за дьявольщина? — думал он, мучительно морща лоб. — Ни одной живой души кругом. Одурел с перепугу!»

Но все же не стал подниматься и, лежа, рассматривал траву, кусты, деревца. Взгляд упал на маленький хоровод елочек, росших вблизи. Одна из них была срублена, он отчетливо видел это.

«Вон в чем дело, — запоздало сообразил он. — Тут кто-то есть или был до меня».

Он еще раз обшарил глазами ущелье. Но никого не заметил, если не считать кедровки и огромных стрекоз, паривших над головой.

Андрей впервые за время скитаний с благодарностью подумал о кедровке. Эта хитрая и крикливая птица, сидевшая на березе, сейчас, как ни в чем не бывало, чистила перья и безмолвствовала. Значит, вблизи нее нет ни людей, ни зверя, которых эта лиса и кумушка птичьего мира совершенно не терпит. К Андрею, надо полагать, она уже пригляделась и привыкла.

Россохатский успокоенно вздохнул и решил осмотреть елочку, так испугавшую его. Он приковылял к деревцу, и снова озноб страха рябью высыпал ему на спину: на пеньке отчетливо виделись следы топора.

Присмотревшись внимательнее, он отметил, что елка погублена, пожалуй, давно. Место среза заплыло смолой и загустело, похоронив в этом клее комаров, мух и даже стрекоз.

Андрею почему-то стало весело, показался смешным давешний страх. Поразмыслив, он решил, что тоже срубит палку и станет с ее помощью ковылять и выбираться из ущелья.

Он так и сделал. Очистив деревца от ветвей и коры, прошел, подпирая себя, ближе к водопаду и оглядел его снова.

Гигантская струя воды низвергалась не отвесно, а полого. Конечно, сейчас, вобрав в себя талые воды и ливни, Шумак бьет в каменное ложе, как таран. Но так не всегда. В пору малой, с у х о й воды, река спокойней, ровнее, ниже. И тогда она, несомненно, падает с меньшей яростью и, выходит, долбит другую яму. Значит, здесь, под скалой, должны быть две чаши.

Опираясь на палку, Россохатский прошел к тому коридору, какой образовали утес и косо летящий мимо него поток. И застыл, восхищенный.

Тут, между струей и гранитом, было прохладно, и мириады брызг, отрываясь от потока, пестрели всеми красками радуги.

Андрей постоял несколько минут, задрав голову, и почувствовал, что устал. Он сел на камень возле мелкой гранитной чаши, наполненной спокойной прозрачной водой. Наклонно над ним пролетал водопад и с гулом валился в исполинов котел, терзая и перемалывая топляки. А здесь, у малой чаши, было почти сухо и торжественно, как в шатре.

Россохатский решил попить и умыться. Снял поршни, разделся и вошел в чашу.

Ступая по дну, он не заметил ни одного острого или щербатого камня. Всюду была округлая, окатанная водой галька. Андрей с наслаждением стал барахтаться в воде, бил по ней ладонями, тешился, как ребенок. На душе стало весело и светло, точно из душного каземата вырвался на природу и увидал ее ласковую несказанную красоту.

Наплескавшись, стал разглядывать дно и задержался взглядом на камешках, жарко и щедро отражавших солнце.

Андрей поднял один из них и удивился, ощутив его необычайную тяжесть. Поднес находку ближе к глазам — и внезапно услышал сильные толчки сердца, погнавшего кровь к голове. В ладонях Россохатского — не было сомнений — лежал гладкий кусочек золота.

Осмотревшись, увидел еще самородок, потом еще и еще.

Собрав золото, вылез на берег и подивился спокойствию, даже равнодушию, овладевшему им. Кажется, эта добыча, о которой можно лишь мечтать всю жизнь, вовсе не обрадовала. Больше того — была безразлична.