— Вы покороче и ближе к делу,— нетерпеливо прервал его директор.
— А я что, не дело говорю?.. Вы уж меня не сбивайте С толку-то. Я не умею говорить так, как вон Шурышкина, «соответствующий» да «несоответствующий», а попросту, от сердца своего говорю, что думаю, то и говорю.
Речь Судина заглушили аплодисменты. Он поднял руку:
— Вы погодите в ладошки-то бить, ни к чему это,— Судин замялся и, переступая с ноги на ногу, почесал свой лоб,— Вот, греховодные, спутали. Забыл теперь, про что говорил.
— Про клапана говорил,— крикнул кто-то.
— Совершенно верно. Про них... Так... Вот я, значит, обдумал. На станке у меня работа ходовая. Пошел к Ольге Савельевне, посоветовался. Она говорит: «Как не можно». Ну миром да собором чорта поборем. Настроили и опять того... Дело идет.
— Покороче,— позвонил директор в стакан.
— Опять короче. Уж я как умею.
— Говори, говори, Ерофеич,— послышались голоса.
— Знамо говорить буду. Никто мне не запретит, не стара пора. Так вот десять дней и отбрякал на двух станках. И так это хорошо. Раньше, бывало, идешь на работу, так себе — ни шатко, ни валко, ни на сторону, ну, думаешь, работа не волк, в лес не уйдет, а тут, батенька мой, подмывает, забота какая-то вдруг появилась, интерес! Оно и на самом деле интересно! Помимо своего станка вылетают и вылетают готовые детали из беловского станка. И в наряде у себя смотришь, растут рубли-то, не по дням, а по часам растут.
— Сколько заработал?..— спросил кто-то.
— Не знаю еще, не получал. А есть будто, напрело изрядно. Жалко стало расставаться, когда на работу Белов Андриан вышел.
Снова захлопали в ладоши.
— Хлопайте, только не мне, а Ермолаевой, вон она сидит. По-моему, товарищи, надо благодарить ее за это. Сколько времени мы сидели возле своих станков, от нечего делать, сколько дум передумали. Верно потому, что не тем кондом думали.
— Вы кончили?..— спросил директор.
— Да будто кончил. Еще бы надо кое-что сказать, там насчет цветочков в цехе, да в другой раз уж.
— Каких цветочков?
— Ну, насчет того, что в цехе у нас на окошках цветочки Появились, как в горнице... Ну, насчет их потом.— Судин, громко топая каблуками сапог, пошел к своему месту.
Собрание оживилось. Люди заговорили. Иные с жаром отстаивали предложение Ольги, другие сомневались, третьи вовсе не хотели этого.
Выступила и Шурышкина. Она долго и пространно говорила, что Ермолаева своевременно сигнализирует, что вопрос серьезный, нужно его повернуть и согласовать с соответствующими организациями.
От ее надутой выспренной речи собрание заскучало, завозилось. Где-то в углу громко зашептались, захихикали.
Шурка со вздохом прошептала:
— Подь она к чорту, развела волынку. То да потому, да опять с конца.
На стене часы пробили уже десять, а собрание продолжалось. Наконец, выступил директор.
— Товарищи, я не буду затруднять ваше внимание. Скажу коротко... Мысль Ермолаевой замечательна, я бы сказал больше — изумительная мысль! Все, что она предлагает, создаст новые условия работы, уплотнит рабочий день, даст возможность максимально использовать механизмы. Словом все! Мы тщательно изучили этот вопрос. Подошли к нему со всех сторон, И, знаете, что я вам скажу, с чем мы столкнулись? — Директор вышел из-за стола, сунул руки в карманы брюк.— Я не хочу обидеть товарища Ермолаеву, не хочу разочаровывать, не хочу погасить у нее творческую мысль. Это будет с моей стороны жестоко и не по-советски. Но я должен вам, товарищи, сказать правду... создать бригады, чтобы кругом была взаимопомощь, это хорошо, и чтобы у каждого токаря, работающего на двух-трех станках, были под руками эти станки — все это хорошо продумано и обосновано. Но вы знаете, во что это обойдется?.. Я, товарищи, смотрю на это дело не с точки зрения фантазера, а практически подхожу к делу, как хозяйственник. Ведь по ее мысли выходит так, что все станки нужно переставить — перенести с места на место, словом сделать полную перетасовку... А поэтому на определенное время мы вынуждены будем часть наших станков вывести из строя и, таким образом, лишиться возможности обрабатывать на этих станках нужные детали. Вы понимаете, что это значит?
Собрание молчало. В кабинете стало тихо, кто-то глубоко вздохнул.
Ольга сидела прямая, не спуская глаз с директора. На лицо ее упали тени, оно было грустно. Директор прошелся возле стола и, перебирая цепочку часов, продолжал:
— Завод наш металлургический. Запомните, товарищи, металлургический! Главнейшие цехи его,— директор растопырил пальцы правой руки и начал пригибать по одному,— доменный цех, мартеновский цех, прокатный цех. А механический в целом является подсобным, второстепенным. Из этого ясный вывод, что из-за реконструкции его мы спутаем всю музыку нашего производства ведущих цехов, которыми...
Читать дальше