Михаил Соколов - Искры

— Ну вот, — закончил Егор Дубов свое сообщение, — и заколебались мои казаки. Одни предлагали сдать оружие, другие советовали разъехаться по домам, третьи настаивали атаковать батарейцев и атаманцев. Три часа спорили и ни к чему не пришли. И тогда я решил: «А обману батарейцев, скажу, мол, комитет распущен». Так и ответил.

Лука Матвеич выслушал его и недовольно покачал головой.

— Зря вы так ответили! — с сожалением сказал он.

— Тогда будем рубаться, — отчеканил Егор Дубов. — Налетим сегодня же ночью на батарею и отымем пушки.

«А это замечательная идея: отнять пушки и повернуть их против самодержавия», — подумал Лука Матвеич и, посоветовавшись с Леоном, предложил Егору Дубову произвести налет на артиллерийский дивизион.

Пришел дед Струков и с ним высокий крестьянин в серой поддевке. Сняв треух, дед Струков с важностью сообщил:

— Докладываю Совету: мужики слободы Лисичной арестовали старосту, волостного старшину, писарей, язви их, и всех посадили в сарай, а еще организовали крестьянский комитет по революционным делам. Так что, как я есть уполномоченный Совета, я выполнил наказ сполна. А это и есть самый председатель крестьянского комитета, — указал он на крестьянина, — Никанор Бурмистенко.

Лука Матвеич встал из-за стола, пожал руку Никанору Бурмистенко, а Леон обратился к членам президиума:

— Товарищи, я предлагаю предоставить место в Совете рабочих председателю Лисичинского революционно-крестьянского комитета товарищу Бурмистенко. Есть желающие высказаться?

— Предоставить! — послышалось в ответ.

Президиум решил предоставить место в Совете Никанору Бурмистенко и Даниле Подгорному для поддержания связи с крестьянством. А вечером на заседание Совета пришли солдаты-батарейцы и сообщили об аресте своего командира и о том, что они Избрали солдатский комитет. Их приветствовали и ввели их представителя в Совет.

После заседания Лука Матвеич и Леон пошли пить чай в смежную с залом комнату, где была кухня, но повар предложил им обед.

— Мы сами решили варить обеды для депутатов и желающих. Можно это делать? — спросил он.

— Можно, можно, и даже нужно, — ответил Лука Матвеич, а когда повар пошел наливать борщ, сказал Леону: — Хорошо дела идут, хлопче. Собери завтра всех членов комитета, вызови по телефону Чургина, Александрова. А Кошкину поручи связаться с Москвой. Поторопи условной телеграммой Вихряя в Тифлисе, чтобы оповестил Кавказский комитет о нашем выступлении в ближайшее время.

— Я написал уже туда, что как только настанет время…

— Это время уже настало.

На объединенном заседании губернского комитета РСДРП совместно с представителями местных комитетов Лука Матвеич предложил Югоринскому, Юмовскому и Александровскому комитетам начать подготовку политической стачки с расчетом перевести ее в вооруженное восстание.

Ряшин попросил слова и неожиданно сказал:

— Мы за самовооружение народа для охраны завоеваний революции от черных банд, но мы не можем взять на себя ответственность за открытое вооруженное выступление пролетариата в настоящий момент. Нас сегодня могут разгромить.

— Кто это «вы»? — спросил Леон.

— Я и Кулагин.

— Что вы предлагаете? — спросил Лука Матвеич.

— Я предлагаю подождать, пока выступят рабочие большинства основных промышленных центров страны, и тогда решить вопрос о нашем выступлении.

Наступило молчание. Никому не хотелось верить в то, что Ряшин в такой решительный момент опять повернул к меньшевикам, но не верить было нельзя. «Подлая душа. Какая подлая душонка!» — мысленно возмущался Леон и гневно сказал:

— Я предлагаю: во-первых, немедленно исключить Ряшина из членов Югоринского комитета, куда мы ввели его после покаянного заявления и восстановления в правах члена партии, и, во-вторых, целиком одобрить предложение Луки Матвеича.

— Я вполне присоединяюсь к предложению Леона, — сказал Чургин.

— Я тоже, — заявил Александров.

Ряшин встал. Лицо его налилось кровью, черные глаза засветились злыми огоньками. Однако он внешне спокойно обратился к собранию:

— Я предупреждаю вас всех, что браться за оружие сейчас ни в коем случае нельзя. Как можем мы выступать одни? Нас разобьют в первый же час нашего выступления. Что же касается моего пребывания в комитете, то вас здесь большинство, и вы можете решать так, как вам угодно. Могу добавить: лучше я не буду членом комитета, наконец членом партии даже, но зато я не буду виновником ваших безрассудных дел.