Михаил Соколов - Искры

— Отвод глаз — истинные слова.

— Это кто же так пишет?

— Ленин.

— Зоркий. Из-за границы все видит, — раздавались одобрительные голоса.

Поодаль, в толпе, дед Струков, водрузив очки на нос, читал Ивану Гордеичу:

— «Революция гремит! Поднялся революционный народ России и окружил царское правительство, чтобы штурмовать его! Развеваются красные знамена, строятся баррикады, народ берется за оружие и штурмует государственные учреждения. Вновь раздался клич храбрых, вновь зазвучала затихшая жизнь. Корабль революции поднял паруса и понесся к свободе. Этот корабль ведет российский пролетариат». То есть, значитца, мы ведем этот корабль, рабочие. Вот она, какая сила мы с тобой, брат! — разъяснял дед Струков прочитанное.

Рюмин купил «Бюллетень», быстро пробежал глазами воззвание «Ко всем рабочим», которое читал дед Струков, увидел внизу подпись «Тифлисский комитет».

К зданию чайной подъезжала подвода с ящиками, а впереди шел тонкий смуглый человек с небольшими усами и хозяйски важно говорил:

— Разойдись с дороги, друзья мои! Совету тоже надо кушать апельсины.

Это был Вано Леонидзе.

В глубине большого зала, окутанный табачным дымом, за столом стоял Леон и говорил:

— Таким образом, по постановлению Совета рабочие пришли на завод и заняли свои места. Капиталист отступил, завод начал работать. Победили мы. Но это частичная победа, товарищи!

Рюмин вошел в зал, окинул присутствующих любопытным взглядом. «Человек пятьсот, не меньше. И почти у всех газеты. Молодцы, друзья», — подумал он.

А Леон горячо, как всегда, продолжал:

— Наши вожди поэтому и говорят: путь к окончательной нашей победе — это решительная, отчаянная схватка с самодержавием и всеми темными силами. Организация своей, рабочей революционной армии в процессе этой схватки. Демократическая диктатура революционного пролетариата и крестьянства в виде революционного Временного правительства. Наконец Учредительное собрание, созванное на основе всеобщих, прямых, равных и тайных выборов. Вот те этапы, которые нам придется пройти в этой революции.

— Вот именно: придется пройти. А пока мы их пройдем, — много воды утечет, — раздался голос Кулагина.

— Неверно, — возразил ему гулкий голос каталя Герасима. — Тут вот, в газете, ясно сказано: мол, развязка борьбы с самодержавием уже близится и, мол, победа народа недалека.

— Да, так пишут заграничные лидеры. Но нам-то здесь виднее, как что и куда идет, — важно ответил Кулагин.

И тогда Рюмин громко сказал:

— Верно говорит Герасим Петрович… Разрешите мне сказать? — И, подойдя к столу президиума и распахнув шинель, он снял фуражку и заговорил взволнованно, громко:

— Товарищи, граждане Югоринска! Не слушайте меньшевиков! Революция одержала новые победы. Петербургский совет принял постановление о введении восьмичасового рабочего дня. Трепов ушел в отставку. В Финляндии создан Совет народных депутатов. Восстал Кронштадт… Наконец могу сообщить вам: из-за границы в Россию возвратился вождь Российской социал-демократической рабочей партии, вождь пролетариата, товарищ Ленин!

В зале, как волны прибоя, загремели аплодисменты и слились с восторженными голосами.

Леон подошел к Рюмину и сказал, аплодируя:

— Спасибо за добрые вести, Леонид Константиныч. Что сказать о вашем приезде партийной организации?

— Скажите, что член партии Рюмин готов выполнить любое задание организации, — дрожа от волнения, ответил Рюмин.

— Назад не повернешь, Леонид? — спросил Леон.

— На предательство я не способен, Леон.

Леон пожал ему руку и сказал:

— Продолжай… Кстати, подумай и сегодня же доложишь на комитете свои соображения об изготовлении на заводе бомб и холодного оружия.

На заседании комитета Вихряй и Вано Леонидзе доложили, сколько и какого оружия они привезли с Кавказа и сколько предполагают привезти еще. Ткаченко сообщил, что для боевых дружин пока куплено двадцать семь охотничьих ружей и пять пудов пороха и дроби и что черносотенцы купили за день пятнадцать ружей. По его же подсчетам у рабочих завода — охотников — имелось около ста ружей.

Леон записал цифры и заговорил, хмуря брови:

— Да, товарищи, неважные дела у нас, оказывается. Против сотни атаманцев и двухсот полицейских нам надо иметь не менее трехсот единиц оружия всякого рода. Триста единиц, — повторил он, не поднимая глаз, будто что-то подсчитывая, и продолжал: — предположим, что Вихряй и Вано раздобудут еще три-четыре ящика винтовок и маузеров…