Михаил Соколов - Искры

И Алена решилась. Встав, она посмотрела на отца полными злобы глазами, быстро набросила на голову платок и сказала:

— Прощайте, батя! Я за вами больше не пойду. Довольно с меня и того, что я из-за вас бросила своего мужа. Живите, как хотите, а мне больше не мешайте. И не становитесь впереди меня, не то я… я сама кинусь на вас и расквитаюсь за все.

— Вернись! — крикнул Нефед Мироныч.

Алена не вернулась. Дарья Ивановна бросилась было за, ней, но Нефед Мироныч схватил ее за руку.

— Сядь! Запрещаю возвертать их в мой дом! Нет им пути сюда и будь они прокляты навек! — в бешенстве выкрикнул он.

Дарья Ивановна обессиленно упала на нары.

Оксана приехала к Чургину и рассказывала ему о событиях в Кундрючевке и расспрашивала его о Рюмине.

Чургин погасил папиросу в пепельнице и, не глядя на Оксану, угрюмо проговорил:

— Рюмин не вынес трудностей борьбы, как это бывает с некоторыми интеллигентами, и уехал в Петербург.

Оксана смутилась, лицо ее покраснело, и она встала. Тяжело было ей видеть таким холодным Чургина. Но она понимала: он прав и по отношению к Рюмину, и по отношению к ней. И, словно желая сразу внести ясность, твердым голосом заявила:

— Я еду в Новочеркасск хлопотать о разводе с Яковом.

Чургин поднял брови, недоверчиво скосил на нее глаза.

«Гм… А девочка начинает, кажется, за ум браться. В таком случае надо подумать о ней серьезно», — сказал он себе и, будто не понимая, спросил:

— То есть ты решила сначала выяснить, разведут ли вас?

— Я уже порвала с ним…

Чургин улыбнулся, подошел к ней и, обняв ее за плечи, тепло сказал:

— А-а!.. Тогда прости, милая, я не совсем понял тебя.

Оксана прильнула головой к его груди, тихо заговорила:

— Но ведь он ни за что не даст мне развода! И притом это такой позор, такой скандал!..

— Ничего, милая, никакого позора и скандала не будет. Кто судьи-то? Мы одобряем твой поступок. Иди к Варе и отдохни, а мне надо торопиться на митинг.

Оксана вышла из конторы, постояла на улице, раздумывая. Перед ней была шахта, огромная, с двумя копрами, с эстакадами, с подсобными зданиями. Там мелькали черные фигуры людей, собирались в группы, туда торопились через пустырь другие, без ламп, в нерабочей одежде; и Оксане тоже хотелось куда-нибудь торопиться, и говорить, и слушать горячие митинговые речи, и чувствовать напряжение этой неведомой, суровой и опасной шахтерской жизни.

Яков приехал к Чургиным и никого дома не застал. Тогда он пошел в контору шахты и увидел неподалеку от нее огромную толпу шахтеров. «Митинг! Значит, все здесь», — решил он и направился к толпе. Землю окутывала белая пелена тихо кружившихся пушистых снежинок. От этого шахтеры казались еще более черными, белки их глаз сверкали в орбитах, и Яков подумал: «Как черти! Днем, и то перепугаться можно».

На трибуне-ящике стояла Ольга и возбужденно говорила:

— …и у шахтеров и шахтерок одни классовые задачи и классовые интересы: это — решительная, самоотверженная борьба за свое политическое и экономическое раскрепощение, за новую, свободную жизнь. И только беспросветный дурак может не понимать, что женщина — это половина человечества и что в будущем она станет огромной общественной силой. Надо только пробудить и поднять эту силу на борьбу за новую, свободную жизнь.

«Крепко завинчивает, чертова девка», — покачал головой Яков и заметил Оксану, стоявшую возле трибуны. Одетая в простое пальто с горжеткой и в теплый платок, она, видимо, ждала, когда Ольга кончит речь, чтобы выступить. Вот она живыми, веселыми глазами повела по сторонам, и Яков заметил: лицо ее вдруг вспыхнуло, потом побледнело, и она торопливо отошла в сторону, к Чургину.

Яков подумал: «Вот к чему она стремилась. Вот что является идеалом ее жизни… Что я скажу ей? И станет ли она меня слушать?»

На трибуне уже стоял Загородный.

— Отныне нет больше самодержавия: оно рухнуло, — восторженно говорил он. — Нашим лозунгом теперь будет не «долой самодержавие», а «долой монархию». И нет сомнения в том, что пролетариат, поддерживая все оппозиционные классы общества, добьется новой победы над монархией так же. бескровно, как уже добился конституции. Надо только привести в порядок наши силы, установить взаимодоверие между всеми слоями общества. В данный момент объявлять политическую забастовку и вызывать ненужное кровопролитие — нелепо и бессмысленно, товарищи…

— Браво!

— Отлично сказано! — раздались голоса в задних рядах.

Яков протиснулся еще ближе к трибуне и услышал сердитый голос: