Вокзал был пестр, криклив и грязен.
Они вошли в вагон и пошли по узкому проходу. До отправления сорок минут, и им столько надо сказать друг другу, но Володя зачем-то решил показать ей свое место. Он шел сзади, раскачиваясь при каждом шаге (словно поезд внезапно тронулся), улыбался и говорил ей в затылок, в шею какие-то пустые ненужные слова, что он не ждал, что вот он такой, а она вон какая.
Какой такой? А она - какая? А чего он ждал?
Проход был узок, и слева и справа сидели, стояли, толпились парни, и пахло отвратительно (Катя ни разу в жизни не ездила плацкартным вагоном, всегда в купейном или мягком, а чаще летала самолетом). Парни - как на подбор, с картинок спортивных журналов: ладные, широкоплечие, с играющими сквозь ткань рубашек мускулами - все были какие-то... странные: смотрели нечетко, говорили неясно, мололи какой-то вздор, чушь, пытались острить, и все шутки были банальны, неумны, неинтересны. Кате стало жаль Володю, что с его умом, тонкостью, деликатностью должен жить в подобном обществе, и она оглянулась на ходу, и - жалкое существо, как больной ребенок, уронив на плечо голову, улыбалось во все стороны, и угодливо, и хвастливо, и было непонятно, что такому делать среди здоровых мужиков. И Катя отвернулась поспешно. И поняла: он повел ее по вагону, чтобы вся команда увидела, что она его провожает.
Они сели на деревянную скамью, за раскрытый столик, и Катя ждала, что Володя скажет ей что-то важное. Но он все вертел головой, все смотрел по сторонам, лишь мельком поглядывая на Катю. И тут же со всех сторон потянулись парни, и все предлагали выпить за знакомство и расставание.
И Катя поняла, что все они, и Володя, пьяны.
У них всего несколько минут, а он - пьян?
Катя глянула на часы - как долго до отправления поезда.
Катя долго держала конверт в руках, наконец, раскрыла.
"Милая Катенька, пишет тебе из провинции все тот же Владимир Сергеевич, который целых два вечера тебя мучил. У тебя там, наверняка, есть с кем проводить время, а я у тебя его отнял. Но, надеюсь, ты меня простишь. А в остальном, все было, как по плану. Я ведь точно знал, как это будет. И знал, что ты скажешь, чтобы писал. Бывают времена, когда помираешь со скуки, а тут тебе, пожалуйста, письмо, есть над чем посмеяться.
А мне понравились все стихи, что ты мне читала. Вот уж никогда не думал, что мне могут так понравиться стихи. Тот вечер в Москве, наверное, был самым насыщенным в моей скучной жизни.
Катенька, ты мне, пожалуйста, напиши, если не трудно, письмо, расскажи, как тебя проводил тот парень из нашей команды, что остался на первенство Европы - он, точно знаю, пошел тебя провожать".
Смутно вспомнился силуэт, что следом шел к метро.
Суетный вокзал. Длинный состав. У подножки вагона - парень с угодливой улыбкой.
Катя опустила руку. Листок упал на пол, слабо шелестнул.
Это было в провинции, в страшной глуши,
я имел для души
Дантистку с телом белее известки и мела,
А для тела
Модистку с удивительно нежной душой.
Катя открыла балконную дверь. Свежий ветерок тронул лицо.
Так мне горько и стыдно
И жестоко обидно:
Ах, зачем прозевал в дантистке
Прекрасное тело,
А в модистке
Удивительно нежную душу!
Катя вышла на балкон. Сквозь прутья балкона огромное дерево тянулось к ней тонкой веткой. Катя склонилась, тронула губами нежные зеленые листики и ощутила едва уловимый аромат новой жизни.