Елена Ткач - Бронзовый ангел (фрагмент)

И в гулкую тишину зала, в пустоту упали слова:

— Мир, который тебя распинает, распадается на острые режущие кусочки. И если не испугаешься боли, нужно их снова воедино собрать. Так и он Мастер. Булгаков! Мир каждый день распарывал ему душу, а он снова и снова латал её, чтоб ему улыбнуться. Я призываю вас: не сомневайтесь в своих самых чистых, самых добрых порывах. Не душите их. Мир зол и жесток, но вся правда о нем выше этой поверхностной правды. Какую правду мы выберем, такая и выберет нас! Не сдавайтесь. Не знайтесь с Воландом. Не вступайте на его территорию — и тогда он не властен над нами.

Этих слов не было у Булгакова. Эти слова написал Миша Летов — Микол, терзаясь без сна теплой июльской ночью… На сцене студии шла его инсценировка.

Дали свет. Видно, репетиция кончилась. И тут Антон увидел его.

Микол ринулся к нему по проходу вниз. Антон прищурился, закурил, спрыгнул со сцены… и сделал вид, что они не знакомы.

— Антон… вы меня не узнаете? — весь ссутулившись, брякнул Микол, ненавидя себя за слабость — совсем не то ведь хотел сказать.

— Н-нет, простите, что-то не припоминаю. Вы ко мне?

Антон глядел на него в упор, на скуластом худом лице его ни один мускул не дрогнул. Он узнал Микола — это Микол сразу понял по короткому злому промельку в стальных глазах. К ним спешила какая-то девица с удивленными глазами в штанах-галифе. Она подскочила к Миколу:

— Вы, простите, по какому делу? Мы с пожарными уже решили вопрос.

Микол остановил её жестом, проглотил ком в горле, вдохнул воздуху…

— Ириш, товарищ по другому вопросу, — вмешался Антон. — Я с ним сам разберусь, — и кивком отпустил её.

Девица пожала плечами и отступила.

— Антон, вы знаете… а вы — вор! — негромко, но четко проговорил Микол, усилием воли заставив себя выдавить эти слова — он ненавидел скандалы, разборки и предпочитал скорее забыть подлеца, чем ввязаться в склоку.

— Хм… Круто!

Антон хмыкнул и замолчал. И продолжал внимательно, с недоброй улыбкой изучать стоявшего перед ним человека. Тот тоже замолк, не находясь, что делать и что говорить…

— А-а-а, вспомнил! — заорал вдруг Антон и хлопнул себя по лбу. — Мы встречались в музее Булгакова. Ты ещё тогда выпить на Патриках предлагал.

— На брудершафт мы с вами не пили, — ледяным, враз охрипшим голосом проскрипел Микол. — Поэтому будьте любезны обращаться ко мне «на вы»! В музее мы и правда встречались. Только ни о какой выпивке речи не было — мы говорили о моей инсценировке, которую я в тот же день у себя на квартире вам передал, — её текст звучит теперь с этой сцены.

— Х-ха! Ну, ты, старик, малость того — перебрал. За жизнь мы тогда побазарили — это точно, но вот с инсценировкой ты, старик, промахнулся. Может, скажешь, у тебя какое подтверждение есть, что ты мне её передал? — с сожалением глядя на автора, нахально пробросил шельма Антон.

— Нет, никакого документального подтверждения у меня нет, и вы это прекрасно знаете, иначе не вели бы себя так нагло и подло! — выпалил Микол, чувствуя, что сердце сейчас раздавит артерию, та лопнет, и он упадет…

— А на нэт и суда нэт! — почему-то с грузинским акцентом, ломаясь и разводя руками, подытожил Антон. — Мой совет, старик, не мешай! Пиво с водкой, да ещё если портвейном разбавить — эт-то знаешь… в общем, старик, береги себя! Заходи как-нибудь, бутылек раздавим. А сейчас — извини, видишь, запарка тут у меня — до премьеры месяц остался, к дню рождения Мастера спектакль выпускаем… Ты приходи на премьеру, я тебе контрамарку оставлю, только скажи фамилию, я запомню… Э, так как тебя звать-величать? — доносился вдогонку Миколу его судорожный скачущий смех….

А Микол уж бежал по проходу — вон из зала.

На улице как-то быстро и тревожно смеркалось, вечер валился на размякший от пьяного апрельского воздуха город, пахло сыростью, бензином и ещё чем-то пряным и острым… Той же дорогой, какой поспешал сюда, Микол бежал прочь из студии, не глядя по сторонам и выбирая маршрут скорее интуитивно и наугад, чем задумываясь, куда он торопится…

Крутой спуск Ивановского переулка швырнул беглеца в Подколокольный, там мимо старой Хитровки скользнул он к бульвару, перепрыгнул его и дальше помчался, все вперед и вперед, точно там, впереди, ждала его желанная цель… Улица Воронцово поле сначала немного дыбилась горкой, потом пошла под уклон, и Микол катился по ней, стараясь не допускать в сознание шквал отравленных мыслей, ни о чем не думать, бежать…

«Конец! Это конец…» — тупо билась в висок единственная прорвавшая заграждение воли мысль-партизанка… Он смирился с ней, лишь бы не прорвались те, другие, что стучались за ней… Потому что в них, — он знал, — был нещадный ему приговор. И догадывался, что приговор этот вершит не кто иной, как Михаил Афанасьевич Булгаков.