Елена Ткач - Самодурка

— Господи, как я рада! Что за дурацкие извинения? И… где ты был?

— Надя… я ушел от Лиды. Совсем.

Она молча, без звука кинулась к нему на шею. А потом отступила в прихожую и распахнула дверь в комнату.

— Это твой дом. Входи!

С минуту мяла в руках его шарф, глядя, как он снимает пальто, потом кинулась в кухню, стала греметь тарелками… Они почему-то не слушались и ускользали из рук. Одна, наконец, разбилась. Тогда она выхватила из ящика с овощами пакет с картошкой, хотела почистить… Бросила.

Георгий подошел к ней сзади, обнял. И стояли они так, чуть покачиваясь, и вода мерно капала из подтекавшего крана. А потом он снял очки и впервые за все это время поцеловал Надю. И поцелуй его запечатал их души нерушимой печатью, отчеркнув всю их прошлую жизнь. И она отлетела. И прошлое стало отдаляться мало-помалу, все быстрей набирая ход. И скоро только слабые его искры посверкивали в темноте. А в глазах у них занялся ровный немеркнущий свет.

И провидели они оба, — разом, одновременно, — всю свою грядущую, подступавшую жизнь, которая, — теперь они знали это! — будет им по плечу… Теперь они справятся с ней — да так, что все рубежи, о которых даже и не мечтали, сумеют преодолеть. Теперь они оба сделают то, что призваны были сделать.

И только уже приготовив ужин и накрывая на стол, Надя заметила в хлебнице сложенный вчетверо лист бумаги. Записку.

«Прости, я наверное тебя не достоен. Устал. Не хочу вечно обламывать голову над твоими вопросами: Зачем? Почему? Ради чего живем? И т. д. И т. п. Хочу просто жить. Это плохо? И, прости, не с тобой. Ухожу. Об имуществе и всяком прочем поговорим после, когда все немного уляжется. Поздравляю с премьерой. Ну все. Пока!»

И витиеватая подпись с росчерком.

Надя записку скомкала, смяла и бросила в раскрытую форточку — за окно. Сняла с пальца обручальное кольцо — и с размаху — вдогонку. Скомканая бумага почти так же как та — в вагоне приуральской электрички — ежилась и корчилась на снегу, точно живое существо. И чернильные строчки медленно расплывались на ней. А кольцо… оно провалилось куда-то… В снег. В ночь.

… И они — Георгий и Надя — стали жить. И Надя стала учиться. Стала понимать понемногу, что её изначальный вызов, — мол, принимайте, какая есть, а дальше хоть трава не расти и пусть будет как будет, — все её капризное женское естество, принимаемое как должное среди людей её круга… это вовсе не должное! И не естественное… Деланное, скорее…

Эта поза, маска уводила её от прорыва к себе настоящей — к той, которая не пробрасывать силу свою должна, а наращивать и лелеять, как лелеет садовник по осени розовый куст, укрывая его под снегом и лапником…

И возникало в ней постепенно — день ото дня — тихое поступательное движение к силе — к тому, что осознанно надо сделать, не пасуя, не отступая и не перекладывая на других, как привыкла она, прикрываясь личиной природной, а потому обязательной женской слабости. И было это преображение — самое, что ни есть настоящее! Возрастание в себе самой… и выше ещё — на собой.

Поначалу в мелочах — начиная с мелочей… И, кажется, нет ничего ужаснее дней, когда, вроде бы, ничего не происходит… кроме дел, каждодневных, постылых…

Раньше Надя в такие дни вопила: «Праздника хочу! Хочу праздника!!!»

И каким пресным показался бы ей этот труд, если б не сияла где-то там, в глубине ниточка света. А сияла она тайным сверканием бисера, нанизываемого на нее, — на ниточку, которой вышивается неповторимый сокровенный узор…

Да, вот же ты, жизнь, — скрытая, желанная… с виду незначительная и неинтересная, а… живая! Настоящая!

Вот оно! Кажется, началось…

И в чем доказательство блага, преимущества именно такого пути, а не прежнего порхания по верхам… Тяжкой пахоты на ниве изживанья греха, а не прежнего самовластья капризов девичьей, как бы наверняка облегченной духовной природы?

Что такое раскопать в душе клад? Открыть драгоценное в неприметном?

Это просто… и будто завеса падает с глаз, когда видишь это… И зовется путь тоже просто — зовется он путь любви. Когда занимается в сердце свет, с которым не страшно все принять, всем простить. И сказать жизни — да будет! Такая, какую Бог послал… Да будет она благословенна.

А если осмелишься и встанешь на этот путь, — то мир вокруг оживет, и засветит в нем такая непостижимая глубина, — родная, желанная, — что все страхи спадут с души как спадает мглистая пелена с ночного, осиянного звездами неба.