Вальдемар Вебер - За заборами

От Карабанова до Москвы 101 километр. Те, кого в Москву после лагерей и тюрем не пускали, поселялись у нас. Сочетание блатных и политических, характерное для сталинского лагеря, было особенностью и нашего городка. Здесь оседали и надзиратели, вышедшие в отставку или на пенсию.

Главная достопримечательность - текстильный комбинат, вырабатывавший ситец. За комбинатом речка Серая, от стоков красильни сине-чернильная. Мой отец, инженер и преподаватель ФЗУ, выполнял и перевыполнял план, осенью ездил с рабочими в деревню помогать колхозникам убирать картошку, мама учила в вечерней школе немецкому языку ткачей и ткачих, засыпавших на уроках от усталости.

Был в городе большой памятник Ленину и поменьше Сталину и много других гипсовых памятников, стоявших на клумбах. Три фабричные трубы коптили день и ночь, но их никто не замечал.

В начале лета устраивались массовые гулянья, завершавшиеся футболом, пьяным весельем и мордобитием. Со стадиона толпа возвращалась мимо руин разрушенной церкви и тысячекратно испражнялась на развалины и разбитые надгробья.

У меня в школе был товарищ, сын городского художника. В обязанности его отца входило рисовать по праздникам портреты вождей. К каждому празднику новые. Моделью служили фотографии из "Огонька". Рисовал он их по клеточкам на холсте.

Я часто бывал у товарища дома. Мне было любопытно листать энциклопедию, где чуть ли не половина фотографий была замалевана тушью.

- Враги народа, - объяснил товарищ.

На одной стене висел портрет мамы мальчика, на противоположной - плакат с портретами членов Политбюро. В углу - иконка с лампадой.

- Маму папа тоже по клеточкам рисовал? - спросил я.

- Не, маму он так рисовал. Маму не по клеточкам можно, вождей нельзя. Вдруг выйдет непохоже!

Он говорил наставительно, как старичок, и при этом сильно окал.

- Мама простит, правительство никогда. Посодют.

Бабушка, лежавшая на печи, перекрестилась.

От нашего дома начинались три улицы. Одна из них вела к заводу. Вторая к стадиону. Третья на кладбище. Улица 3-го Интернационала. Улица Победы. Улица Горького. Кроме них в городе было много других улиц, носивших имена революционеров, ученых, поэтов, детей-героев. Они уходили в лес, в заглохшие парки, в овраги, упирались в монументы, обелиски, заползали в подворотни, терялись в песке...

За заборами

Заборы были главной декорацией моего детства. В нашем городке они были такой же частью пейзажа, как небо, река, бурьян и крапива.

Несколько газонов в центре города выглядели нелепыми чужаками. К тому же на них были таблички "По газонам не ходить", и это действовало, как "Осторожно, злая собака!".

Все заборы были кривыми и удивительно долговечными. Ходить по городу означало перелезать через или пролезать сквозь. Так, прежде чем оказаться во дворе школы, надо было пролезть сквозь пять заборных дыр, обогнуть пять огородов, пересечь два пустыря и, наконец, перемахнуть через школьную ограду.

На улицы я попадал редко. По улицам ездили, носили знамена или гробы. Порой даже казалось, что будь лазы в заборах пошире, то и некоторые похоронные процессии направлялись бы сквозь них. Дабы выказать почтение почившим, избегавшим улиц.

Сотни тропинок петляли по заброшенным садам, вдоль темных прудов, затянутых плотной ряской, спускались на дно оврагов, взбирались на горки, с высоты которых открывался вид на церкви без крестов и остатки усадеб.

За заборами обитали спекулянты, картежники, пьяницы, инвалиды - все те, кому на улицах появляться не следовало. Здесь устраивали смертельные драки, проигрывали в карты людей, здесь бывшие солдаты нам, подросткам, рассказывали с подробностями о своих победах над немками и полячками.

Мы натыкались на мечтательных девушек с книгой в руке, на одиноких стариков, на семейные пикники, на голые парочки, на птицеловов, на всякого рода чудаков и доморощенных философов. Здесь можно было приобрести вещи, которых не достать в магазинах, починить обувь или велосипед, купить самогонки.

Здесь же, за заборами, проживали удивительные старухи, носившие строгие высокие прически и двигавшиеся с прямой осанкой. Из окон их жилищ в запущенные сады лились звуки фортепьяно. Они звали к себе, поили чаем из маленьких изящных чашек, угождали слуху французской речью, называли нас по имени-отчеству, делились воспоминаниями. В их комнатах мы находили неведомые предметы: пестрые вееры, маленькие бинокли, трости, статуэтки, изящные перламутровые шкатулки, причудливой формы пудреницы и флаконы. Со стен смотрели портреты мужчин, но спрашивать о них мы не решались...