Вальдемар Лысяк: MW-01

Так что же обозначает МW? Это первые буквы моего имени, перевернутая и стоящая правильно, как доктор Джекилл и мистер Хайд. Кроме того, это может означать и массу иных вещей: Мелодии Воли, Море Впечатлений, Мечты Выдурка, Миф Вечности, Меланхолия Вечноидущего, Магия Власти и, нако­нец, Музей Воображения. Но только не такой, какой понимал под этим термином Мальро. В своем Музее Во­ображения он видел все самые ценные произведения искусства со всех континентов. Я же представляю его и понимаю как галерею своих любимых картин.

Конечно же, это Музей Выдуманный, который не существует ни в какой другой точке земного шара кроме моей г ловы. Я собрал в нем шедевры живописи из десятков музеев, галерей и частных коллекций и по­местил их в нескольких просторных залах, что несут всю тяготу памяти об этих полотнах так что это и Музей Воспоминаний. Он материализуется только лишь на один вечер в году, и тогда можно прикоснуться ко всему - в каждый 367 вечер по календарю. Следовательно, в конце концов, это еще и Музей Вечера под номером 367.

В течение нескольких таких триста шестьдесят седьмых вечеров в году я и написал этот путеводитель по МW. В нем я описал не столько произведения, сколько сны, кошмары и фантасмагории, родившиеся во мне за время контакта с содержанием этих полотен. Некоторые из них рассказывали мне совершенно не то, что хо­тел сказать сам художник, и я раздухарился настолько сильно, что в двух случаях (Ла Тур и Сутин) даже поме­нял оригинальные названия картин. Говоря иначе, солгал, но помните у Набокова: "Литература не говорит правду, а выдумывает ее", и у Шаши: "Найти себя и правду можно только в литературе. Сама литература по­рождает правду. Все остальное - это машины, статистика, тоталитаризм - это система лжи".

Коллекционирование такого собрания как мой MW начинается с поездок по всему свету и посещений музеев. Хождение по их километровым галереям бывает монотонным и скучным до того момента, когда какая-нибудь картина цепляет тебя в ту секунду, когда ты сам меньше всего ожидаешь этого. Стоишь перед нею, и не можешь уйти. И начинаешь влюбляться в нее, а она влюбляется в тебя. Никто не может переломить извечного молчания этих рам, пока не отдаст им всего сердца - лишь только тогда начинают они разговаривать с ним. По­том вы целуетесь, и поцелуем этим воскрешаете труп, одновременно начиная поглощать его душу. ( Лоуренс Даррел: "Перцепция обладает свойствами поцелуя - вместе с ним мы поглощаем и яд") В конце концов ты кра­дешь картину, как выкрадывают из монастыря красивую монашку, и переносишь в свой собственный храм ис­кусства, являющийся величественнейшим из всех мест поклонения.

Святыню построить легко. Труднее сделать так, чтобы в ней поселился Бог. Один из способов - это по­весить на стенах картины, которые любишь, включая и обнаженную натуру. В этом последнем не будет и тени святотатства, ведь никто иной как сам Господь создал наипрекраснейшую наготу - женскую, и реальные преце­денты уже имеются: в современном соборе города Ковентри производилась выставка фотографий "ню", а в Лондонском соборе св. Павла было поставлено знаменитое, окрещенное "первым порнографическим спектак­лем" представление "Волос". Господь на это не сердится.

Единственное же наказуемое действие - это распродажа святынь, украденных и собранных в МВ-367. Этого нельзя делать ни в коем случае. Добрый и умный человек никогда подобного не сделает. Но вот писатель может быть либо добрым, либо умным. Писатель вообще существо странное, и трудно представить, что ему сейчас стукнет в голову - в нем всегда есть нечто от тех божественных кретинов, готовых в любой момент встать под дулом пистолета ради трусиков какой-нибудь девицы. И еще, что-то в нем есть от беременной жен­щины - когда он долго-долго носит в себе какую-то страсть, то желает, чтобы ее заметили и другие. Ну как мне объяснить еще иначе? Если вы чувствуете в моей исповеди фальшь, вы недалеки от истины. Все это "философ­ствование" по сути своей ничто иное как попытка элегантно оправдать распродажу своих фетишей, которую я сейчас и начну. Ведь ко мне весьма подходят слова уже цитированного Даррела:

"Обжоры, сноба, пьяницы лицо

Под философской маской - именно мое!"

Действительность же такова, что написание этой книги имеет в себе нечто от профессии альфонса, по­скольку контакты человека с любимыми произведениями искусства принадлежат к наиболее интимным пере­живаниям, и продавать их случайным прохожим - это все равно, что продавать своих женщин (мне вспомина­ется Марек Гласко со своей святой истиной, что "книги пишутся, когда уже переступлена последняя граница стыда"). Но для того, чтобы жить, следует что-то и продавать, и я предпочитаю быть сутенером своих собст­венных мыслей, чем продавать знакомых или же пемзу у базарных ворот. Впрочем, мои мысли иногда напоми­нают пемзу - они такие же шершавые, и ими можно отскрестись от грязи.