Михаил Кузмин - Антракт в овраге. Девственный Виктор

Ниса еще хотела что-то спросить, но в комнату вошли две старшие мастерицы, и девочки замолкли. Заведенье г-жи Смоляковой помещалось в первом этаже, и было отлично видно проходящую публику. Шел снег, и работать было темновато, мастерицы шили неохотно, зевая и вздрагивая спросонья и от холода. Ниса еще только выдергивала из сшитого нитки, оставшиеся от наметки. Иногда у окон останавливались молодые люди с поднятыми воротниками, руки в карманах. Мастерицы некоторым кланялись, стараясь, чтоб этого не заметила мадам, хлопотавшая в соседней комнате. Разговор лениво начался с замечаний по поводу уличных молодых людей. Ниса сначала ничего не понимала, словно мастерицы говорили по-чухонски, но внимательно вслушивалась, равно как и две другие девочки.

Бранили какого-то Колю, который не достал билета в театр, деньги отдал брату, не купил себе нового пальто, – вообще, вел себя совсем не так, как хотелось бы мастерицам г-жи Смоляковой, мнением которых, очевидно, он очень дорожил. Попутно досталось и Валерьяну, который, судя по разговору, служил в парикмахерской. Смеялись над каким-то Дмитрием Петровичем, собирались сорвать с него еще триста рублей, пригрозив, что в противном случае напишут его жене про все его похождения. Но не бранили, только смеялись. По-видимому, это была богатая и наивная личность, которую весело оставлять в дураках. Осуждали неизвестную Нисе Клавдию Никаноровну, которая церемонился со своим путейцем.

– Тоже, рвань коричневая! У самого за душой ломаного гроша нет, а туда же, в чувства пускается. А я бы давно его на порог к себе не пустила. Что на них смотреть! Дура Клавдия! Право, дура!.

Вдруг говорившая заметила, что девочка так внимательно слушает и смотрит, что даже перестала выдергивать наметку.

– Что, мышонок, смотришь на меня? Не понимаешь, поди, ничего?

– Нет, я понимаю!. – пролепетала Ниса.

– Ну да, много ты понимаешь! Если бы с твоих лет, да все понимать, так на свете вовсе дур не было бы.

– Вроде нас с тобой! – подхватила другая мастерица и, помолчав, добавила:

– Учись, Анисья, учись уму-разуму. Слушай, что старшие говорят.

Но старшим больше ничего не пришлось говорить, так как затрещал звонок, и через стеклянную дверь было видно, как в магазин вошла высокая барышня, отряхая снег с широкого рыжего пальто. Через полчаса m-me Смолякова сама зашла в мастерскую и обратилась к Нисе:

– Ниса, одевайся и поезжай с барышней Кадниковой. Отвезешь картонку и получишь сорок рублей. Назад иди пешком, а то в трамвае у тебя еще деньги вытащат. Это недалеко, на Казанской. Дорогу-то знаешь? Ну, живо.

У Кадниковых Зинаиду Петровну, старшую барышню, уже ждали и даже, по-видимому, с нетерпением, хотя она и была в отсутствии всего каких-нибудь сорок минут. За это время к ее сестре, Елене Петровне, поспела придти подруга, передать потрясающие новости относительно Леонида Григорьевича Сурова и уйти, оставив дам в полном смятении. Леночка хмуро плакала в столовой, мать, Марья Михайловна, ходила по комнатам, заглядывая во все окна, скоро ли вернется Зина, самая энергичная и находчивая из всех троих, в кухне обсуждалось на все лады положение Елены Петровны, сделавшееся каким-то образом сейчас же известным во всех подробностях.

– Насилу-то тебя дождались, Зина! – заговорила Марья Михайловна, не дав дочери раздеться.

– Что случилось? – спросила та суховато и сдвинула брови. Вообще, она часто хмурилась, причем лицо ее делалось старше и неприятнее.

– Да что случилось! Чего и нужно было ожидать. Леонид себя афиширует и ведет себя Бог знает как! Это все замечают, всем бросается в глаза, даже Лизе Власовой, а уж она такая мокрая курица, ничего не замечает.

Зина пожала плечом, словно не соглашаясь с таким определением Лизы.

– Она с утра прибежала, вся взволнованная – она добрая девушка … из семьи… она не сплетница… это не какая-нибудь m-me Перно. И даже она возмутилась… Что же должны говорить другие? Вчера в театре опять Леонид был с той же женщиной, сидел в ложе… Все видели. Все знают, что он Леночкин жених, и все знают эту его даму. Какая-то русская… портниха или горничная… Мне даже говорили ее имя, nom de guerre, но я не помню. Это скандал. Все жалеют Лену, но все в душе смеются над нами. И все это потому, что у вас какие-то свои дурацкие взгляды на мужчин и на любовь. Я уверена, что со мной, будь я молода, никогда подобных пассажей не случалось бы, а и случились бы, не действовали бы так болезненно!.