Михаил Кузмин - Антракт в овраге. Девственный Виктор

Не поспел Ласка что-нибудь ответить, как гость уже ушел, сделав широкий приветственный жест, несколько театральный.

Розалия стояла неподвижно, не снимая плаща, с которого тоненькими струйками черноватая вода стекала на пол. Ласка еще раз ей поклонился, прося снять верхнее платье, присесть к камину, верить в его, Каспара, расположение к ней и чувствовать себя свободно и безопасно. Он протянул руку к ее плащу, но она сама быстро и угловато скинула его на пол и тихонько рассмеялась.

– Вот и я. Здравствуйте. Какая смешная погода. Каротта хотел вести меня далеко, а привел к вам. Он хитрый – Каротта, но он великий человек. Вы не знали, не думали? Да, да. Где же ваша дочка? мне говорили, что у вас есть дочь… Она совсем маленькая? она сосет соску? вот смешно!.

– Моя дочь совсем не маленькая, но она спит. Я ее сейчас разбужу, и она нам приготовит ужин.

Розалия захлопала в ладоши.

– Да, да, ужинать! я хочу ужинать, я очень люблю ужинать! Больше всего я люблю яичницу и шоколад. У вас будет яичница? Я думала, что попаду к вам и надела зеленое платье. Правда, хорошо?

Она повернулась перед ним, придерживая пальцами с обеих сторон широкое платье вяло-зеленого цвета. Ласке казалось, что Розалия совсем безумна, что мысли летают в ее голове безо всякой связи между собою, не задевая ни соображения, ни чувства.

Извинившись, он пошел будить еще не совсем заснувшую Нину. Вернувшись, он увидел, что гостья внимательно рассматривает разбросанные черновые листки его музыки. Лицо ее было насмешливо и любопытно.

– Это все вы писали? для нас? для Каротта?

– Да. Я был бы счастлив, если бы вы позволили сыграть вам готовые номера.

– Конечно, конечно. Это будет так весело!

Ласка серьезно на нее посмотрел. Заметив его взгляд, она виновато спросила:

– Я что-нибудь не то говорю? Вы меня простите, я часто бываю ветреной, но я люблю музыку, особенно музыку для танцев!

– Моя музыка предназначается для погребения.

– Тем лучше! Сыграйте, пожалуйста. Я буду вести себя тихо, не буду разговаривать и подпевать. Вы любите подпевать? Но тихо. Я слушаю.

Она забралась с ногами в кресло около фортепьяно и закрыла глаза.

Каспар играл свою музыку как чужую, волнуясь, пленяясь ею, всею душою желая, чтобы она достигла до сердца Розалии! Он не смел взглянуть на свою гостью, боясь увидеть что-то ужасное. Наконец решился.

Розалия сидела все в той же позе, но, казалось, все ее члены потеряли прежнюю деревянность, стали гибки, чувствовалось, что в ее жилах течет теплая кровь, сердце бьется, на лице отражалось внимание и нежность, глаза сияли, щеки порозовели, губы полуоткрылись, и зеленая ткань на груди неровно подымалась и опускалась. И в ту же минуту ему послышался ее голос, тихий и приятный. Он не знал точно, говорила ли она, отвечал ли он, но ясно знал весь разговор, что они вели под музыку. Розалия, не меняя позы, почти не шевеля губами, говорила:

– Я люблю вас, Каспар, я люблю вас. Я знала, что вы придете, что вы меня разбудите и сами проснетесь. Вы сами не знаете, как мы тесно связаны, как неразлучимы и какая сила в вас есть.

– Я не знаю, – отвечал Каспар, – я не знаю, какая во мне сила, она от вас, Розалия, от вас одной. Я люблю вас.

– Я люблю вас.

– Но почему же мы разделены? Я вижу вас, как другую, не как себя. «Я» не сделалось «ты», и «ты» не стало «я».

– Еще не пришло время. И потом слушай, Каспар. Слушай и пойми, без разделения нет соединения. Я – любовь разъединяющая. Ты скоро услышишь везде о разъединении во всем, для того, чтобы весь мир братски соединился. Я – меч, Каспаро, и ты – меч, сам того не зная. Твоя музыка раздирает душу, чувство делит от чувства, сталкивает их, пронзает копьем сердце. Так и следует, милый. Я люблю тебя.

– Я люблю тебя.

– Слушай, Каспар, как с севера летит разъединяющая, бунтующая любовь. И ты – ветер, туча той же бури.

– Я не знаю. Ты говоришь непонятные и страшные слова, Розалия.

– Я люблю тебя, разве это страшно? разве это непонятно?

– Это непонятно, но сладко и радостно.

Словно туман наполнял комнату, а сон сердце и чувства, музыка воочию соединяла и туман, и сон, и разъединяющую любовь.

Каспар еще раз оглянулся. Розалия сидела вся розовая, наклоняясь вперед и упорно смотря на него. Он подошел к ней и поцеловал ее в губы. Она обвила его шею руками, шепча:

– Разве это страшно? разве это непонятно?

Он еще крепче прижался к ее устам, как вдруг тревога мелькнула в глазах Розалии. Каспар обернулся. В дверях стояла девочка с блюдом в руках. Гостья громко, механически рассмеялась и спросила голосом, которого Ласка не узнал: