Этим новым видом он захвачен так, что не сразу понимает, что за звуки проникают в голову. Прикусив варежки, он развязывает свою солдатскую ушанку.
Это визг.
Нечеловеческий.
Два мужика тащат свинью. Из деревни за околицу - в долину. Один тащит за уши, другой подпихивает в зад. За ними солдат - на ходу шлепает по своей ладони длинным немецким штыком. Свинья вырывается. Они догоняют и сбивают с ног. Опрокидывают кверху брюхом, розовым и в сосочках. Солдат замахивается. Но не втыкает. Снова замахивается, примеряясь. И всаживает по рукоять. Визг такой, что Александр зажимает уши. Разбросав их всех, свинья со штыком в брюхе пропарывает сугробы. Ее догоняют в бурьяне. Снова выворачивают. Кровь бьет фонтаном. Двое держат, а солдат, выдернув обратно штык, бьет сапогом. Его оттаскивают. Двое запрокидывает голову, а третий режет, уворачиваясь от крови, которая хлещет, дымится, застывает. Голова постепенно отпадает. Готово. Солдат вынимает красную пачку сигарет, и они закуривают, глядя на дело своих рук.
Александр срывает шапку. В глазах у него яростные радуги.
Пулемет.
Машинен бы гевер!
Ребята высыпали.
Но чернеют как-то по-крысиному.
С недобрым предчувствием он возвращается к крыльцу. Раскатывает на газоне коврики - бордовые с зелеными полосками. Набрасывает снег и выбивает его вместе с пылью прошлой жизни.
Ребята подтягиваются. Обступают. Молча смотрят. Потом начинают футболить снег на выбитое, сводя труды насмарку. Он разгибает спину, и сумрачно: "Кончайте". - "А мы только начинаем!" Он откладывает выбивалку. Они оглядываются на главаря, который с дорожки перепрыгивает в снег газона. Он в драной шапке. В маневренном осеннем пальто. Мороз, похоже, не берет. Ростом меньше, но при этом жилист и готов на все. Об этом говорят не только прозрачные глаза. Под левым выцветает синяк, а на веснушчатом носу царапина.
"Ну? Хули смотришь?"
"Мессер, давай! - подначивает мелкота. - Пусти ему юшку, Мессер!"
Александр переспрашивает:
"Мессер?"
"А тебе-то что?"
"От "мессершмитт"?"
"Чего-чего? Какой там Шмит?.." - и начинает приближаться, беря на испуг замахами.
Гусаров учит: бей первым, если избежать нельзя. Так бей, чтобы не встал. И Александр бьет.
Противник отлетает, но тут же вскакивает из сугроба. Вместе с ним на Александра бросается вся кодла...
- О Господи! Кто тебя так?
- Новые друзья, - гнусавит он.
- Леонид, меняй район!
- Поздно уже.
- Как мог ты согласиться?
- А я что, знал? В штабе Округа сказали: "Сталинский". Ну, думаю, приличный...
- Одни амнистированные здесь! И их потомство! Вот, полюбуйся!..
- Мать, не кудахчи. Подумаешь, нос расквасили. Боевое крещение! Надеюсь, ты им тоже врезал?
Он кивает, сжимая ноздри.
- Молодец! В Ленинграде один наступил мне на сапог. Я его аккуратно переставил, он опять. Что делать? Врезал. Он из трамвая прямо на Литейный вылетел. Старушки мне в ладоши били: "Браво, браво, товарищ офицер!" Хуком, понял? Знаешь, что такое хук? Садись-ка, порубаем, потом я тебя научу. Давай, давай! Там, кто хочет, пусть себе витамин "Цэ", а мы с тобой сальцэ! А после с ними силами померимся...
И придвигает дощечку со своей "заправкой". Мерзлое сало нарезано тонкими ломтиками. Алыми напросвет. Добиваясь этой алости, Гусаров предварительно оттачивает нож.
- Не буду.
- Как это не будешь?
Александр втягивает носом, но кровь оттаяла, и без руки ее не удержать...
На библиотеке имени автора романа "Как закалялась сталь" старое название района заклеено полоской бумаги с исправлением чернилами. Район отныне называется уныло - Заводской.
Воскресенье. Читателей битком. Все взрослые. Металлическая пыль въелась в поры рук, которые выбирают книги про войну и про шпионов.
Записывается он под новой фамилией, которая библиотекарше не нравится:
"Из Аргентины, что ли?"
Странное предположение. Странно и то, что все при этом замирают, косясь и глядя сверху вниз. В полной тишине услышав отрицательный ответ, постепенно возобновляют перелистывание.
К полкам основного фонда не допускают. Но он находит пищу для ума и в ящике текущего оборота.
" "СС" в действии"? От "Мюнхена до Нюрнберга"? Да тебе сколько лет?!"
Отобранные книги летят обратно в ящик.
Остаются три.
И то хлеб...
С улицы Долгобродской, обледенелой и пустой, доносится грохот. Неожиданный вид транспорта - гужевой. Такая у него страна. С одной стороны, победы в космосе, с другой - оглобли и хомут. Телега подлетает со страшной скоростью. Уперев ноги, в ней стоит и правит краснощекая старуха. Натягивает вожжи, хлещет битюга. Гнедая заиндевелость. Пар из ноздрей. В огромном глазу безумие.
Читать дальше