Сергей Юрьенен - 'Союз Сердец, Разбитый наш роман' (фрагмент)

Сергей Юрьенен

"Союз Сердец. Разбитый наш роман"

(фрагмент)

БЫЛИ И ДРУГИЕ ВАРИАНТЫ

В Риге зима была веселой, тающей.

У них оказался особняк.

Отведя кисейную занавесь, я смотрел в исхоженный птицами и кошками сад, когда у нее все разлетелось - в поисках карт для пасьянса ящичек из консоли был выхвачен слишком уж нервно.

Среди прочего о ковер стукнул и кверх стволом подпрыгнул пистолет. "Walther". С гравировкой.

За успехи в защите социализма

Собирая шомполки для чистки, вправляя в коробочку патроны, она взглянула. - Осторожно, он заряжен.

Я проверил обойму. - Откуда ты знаешь?

- Я за ним ухаживаю.

- Ты?

- Еще со школы. Папа научил.

Что показалось странным. Мы же не в ЮАР, где это оправданно - как бы не издевались у нас в газетах, публикуя обличительные снимки пистолетов в вытянутых на стрельбищах руках подобных ей блондинок.

- Он кто у тебя?

- Папа? Разве я не говорила?

- Нет.

- Юрист.

Белокуростью оказалась обязана матери, которая была латышкой и с первого взгляда младше дочери: этакий подросток в брюках, которых даже в общежитии дочь не носила никогда. Странная у матери была улыбка приподнято-радостная, но не столько по поводу гостя, а как бы вообще: такой безлично-лучистый восторг. В принципе не ожидая подобного мироощущения в "нашей" Прибалтике, решил, что тут одно из двух: слегка с приветом или верующая (как-нибудь втайне от своего юриста - и атеиста по определению). В виде приветствия произнесла по-русски пару нечленораздельностей, а в дальнейшем, все с той же улыбкой, предпочла отмалчиваться, уступив сцену сначала дочери, потом главе этой международной семьи, которого со службы привезла машина. Вид, как только что с трибуны: "пирожок" из черного каракуля, такой же воротник пальто, которого в четыре руки они еще не сняли с супруга и отца, а он - вид истомленно-волчий - уже буравил вглубь:

- Машину, юноша, водите?

Сразу же тем самым выяснив соцпринадлежность гостя: из семьи безмашинной. Не скрыв при этом удовлетворения:

- Моя красавица права получила в восемнадцать...

Встав на колени, красавица стягивала с папаши бурки.

Следующий вопрос был о вторжении в Прагу - уже под нежнейшие телячьи отбивные с моченой брусникой и водку на лимонных корках из хрустального графина, но, невзирая на рижское радушие и свой эмгэушный аппетит, гость вдруг уперся:

- Были и другие варианты!

Нож стукнул об тарелку. Паузу нарушила латышка-мать, она вскочила с возгласом:

- О! Патиссоны!..

А тот глядел волком.

Юрист...

- Так и европейские компартии считают, - сказал я примирительно. - Луи Арагон, к примеру...

В книжном шкафу у них углядел и "Коммунистов", и "Богатые кварталы", но при имени французского соцреалиста, предположительного авторитета, глава семьи оскалил прокуренные зубы:

- А Арагон пусть варежку закроет!

И подтверждая, что я не ослышался, стал делать вульгарные жесты, выбрасывая пальцы и щелкая о свой большой, как это делают запугивая перед сном ребенка тенью волка: пусть закроет! Пусть закроет! Так разошелся, что опрокинул рюмку.

Налитую до краев.

Руки у него дрожали, когда наливал по-новой.

* * *

После ужина мы вышли. За оградами среди сосен белели заснеженные крыши темных вилл. Не без гордости она сказала:

- В буржуазной Риге это был квартал посольств.

Я подскользнулся.

Все, что таяло, обледенело к ночи. Подхватывая меня на поворотах, она выговаривала за отца, у которого сердце и напряженная работа. Я же, чувствуя, что теряю даже не столько ее, сколько очередную свою иллюзию, с нарастающим пылом выступал за социализм с человечес-ким лицом, а там уже и просто за одно лицо - пусть без. Да! Без социализма.

- Договорился!

И вырвав руку, развернулась так, что унесло по льду.

* * *

Проснулся среди ковров - трофейных, не иначе. Спал, естественно, один - страшно боясь поллюции, но, слава богу, обошлось. Сложил незапятнанные.

На солнечной кухне мать ее предложила кофе. В брюках и пестром свитере имела европейский вид. Белокурая до белизны, улыбалась по-прежнему, хотя менее лучисто. Я тоже улыбался. Что оставалось? Общего языка у нас с ней не было.

На вокзале взял обратный билет. Заодно съездил электричкой на взморье - по следам отроческих, природительских каникул, от которых остались только эти странные названия: Булдури, Дубулты, Дзинтари.

Сейчас мне было странно и то, что когда-то они казалось мне привычными.