Сергей Юрьенен: Суоми

В Санкт-Петербурге преставилась гражданка с фамилией на — нен .

Окончание по-русски значит сын . Родного нет в живых. Случись при прежней власти, бить тревогу бы не стали. Но времена изменились. Люди, во всяком случае.

Дальние родственники дали себе труда разыскать заграничный адрес крестника.

«На твоей родине тебя хотят ограбить…»

Так, с прямотой, нам, — ненам , свойственной, начиналось письмо, полученное мной в Европе, где я, как раз потеряв работу, превратился из ландскнехта (варианты: наемник, наймит ) в ноль без палочки с единственной реальной перспективой — пополнить ряды безработных в любой из стран по выбору.

Читал поэтому с вниманием.

Речь о недвижимости, господа.

В год Трехсотлетия правящей династии питерский предприниматель Иоф Шнеер Залман построил у Пяти углов шестиэтажный дом, похожий на океанский лайнер. В тот же самый год прямо напротив, через Троицкую и в подворотню, мой прадед, обанкротившийся по банковскому делу, но разорившийся еще не до конца, прикупил , как говорят теперь в РФ, квартирку в доходном доме. Затем отписал молодоженам. Именно туда, на пятый этаж, осыпаемые сверху лепестками белых роз и рисом, символом плодородия, бабушка с дедушкой взошли после венчания.

Как раз был сентябрь семнадцатого.

Через шестьдесят лет их внук — увы, не в качестве бегущего скарабея — свалил за бугор. Три последующих десятилетия в мире неограниченных возможностей профессионально были ограничены исходной сверхдержавой, в результате чего, сменив несколько стран, городов и много адресов, крыши над головой не нажил себе нигде; поэтому вначале идея родственников дурацкой мне не показалась. Обрести pied а terre — куда поставить ногу — не в опостылевшем «светоче мира», где пламенную коминтерновскую мечту Бруно Ясенского — «Я жгу Париж!» — теперь осуществляют, кто бы мог подумать, мусульмане, а внутри родины, за избавление которой боролся, можно сказать, всю жизнь: что тут противоестественного?

Будучи, на что упирали родственники, наследником по прямой.

Но значит ли это что-нибудь в СПб?

Сомнения разрешил Интернет. Увы. Линейность такого рода легальной силы не имеет. Бывшие саттелиты пошли другим путем, но стране, которая ухнула в бездну на семьдесят лет, реституция, которая бы все окончательно запутала, конечно, не грозит.

Тем не менее, с начала перестройки, особенно в то первое десятилетие беспредельных возможностей, которое предшествовало нынешней фазе обуздания, мы наблюдали, как предприимчивые эмигранты сломя голову бросались в свое прошлое, выныривая оттуда с вновь обретенными прописками. Кто-то наследовал, кто-то возвращал, а кто и выбивал себе жилплощадь под антисоветские заслуги. Западные паспорта при этом дублировались российскими — что не особо афишировалось. Но и не то чтобы скрывалось; тем паче что Запад, впавший в благодарную расслабленность за освобождение от угрозы всеобщего конца, смотрел сквозь пальцы на странный парадокс: в мире, который утратил биполярность, человек спешит обрести двойную лояльность.

В эту серую зону соваться не хотелось.

Чужой опыт, кроме того, подсказывал, что, следуя советам тамошней родни, охваченной жаждой справедливости, неизбежно столкнешься с грандиозностью такого фантастического говнища, которое задавит все на подступах. И это — в лучшем случае. Потому что в худшем, чего доброго, одержишь победу там, где победитель получает не ничего, как водится по эту сторону, но вполне конкретно: по заслугам.

К тому же хватало своих, посюсторонних проблем. Я как раз решал, что теперь мне делать на пути к ночи — валить в Америку или цепляться за «священные камни» и, если да, то за какие именно. Выбор у меня был; собственно говоря, ничего кроме головокружительного выбора.

Лишняя головная боль, возникши, разыгралась, и я начал позволять себе фантазии. Не брейнсторминг с молниеносными бросками здравомыслия: там берем адвоката за наличные, здесь pro bono , и…

Нет, ничего серьезного.

Так.

Предварительные игры до конца не охладевшей памяти и все еще пылкого воображения.

Начать с того, что город мне небезразличен. В эмиграции предавался даже публичной скорби, что потерян он навеки, сборник выпустил «Норд-экспресс». Название, которое казалось мне таким удачным, смысл потеряло, когда нас обогнал экспресс истории. Красное колесо было завернуто так круто, что город даже стал не Петербург, куда стремился из современной Европы мой невозможный поезд, а Санкт . Пусть и Ленинградской области , но хотя бы топонимически, по звуку , тем самым местом, куда с севера и юга прибыли предки, чтобы нерасторжимо слиться в имперской столице просвещенного космополитизма: по бабушке — из Новгородской губернии, по дедушке — из Великого княжества Финляндского.