Юлия Пахоменко - Рассказы

Сима слушала ее энергичные монологи в полуха. Возраст, странная жена и жениховские намерения Тамары Александровны определяли Андрея в разряд "чужих взрослых", общение с которыми ограничивалось беглым "здрассти-досвиданья" при встрече возле стиральной машины.

В прошлую субботу все изменилось.

...Они столкнулись у кассы в супермаркете. "Привет, землячка!" - сказал он, как обычно. "Здравствуйте" - Сима была занята подсчетами - хватит ли денег, - и к тому же она каждый раз боялась, что кассирша ей что-нибудь быстро скажет, а она, Сима, не поймет и будет переспрашивать как дура, и задерживать остальных. Друг за другом стояли в очереди, друг за другом вышли из магазина и почти рядом пошли в общежитие - дорога-то одна. И вдруг пошел дождь - тот самый, что намывал потом Вайсбаховские тротуары целую неделю, - огромные звонкие капли летели вниз рассыпавшимися бусинами.

Спрятаться было некуда - вдоль тротуара тянулись аккуратные садики с цветами или гладко постриженные газоны, - и Сима приготовилась промокнуть до нитки. Но Андрей, шедший чуть впереди, остановился, снял куртку, и с галантно-риторическим "позвольте" накинул ее Симе на плечи. Куртка была большая, просторная и длинная: Сима укрылась с головой, и придерживая ее обеими руками у подбородка, шла, как в плащ-палатке. Рядом вышагивал по лужам Андрей с двумя сумками - мокрый, веселый и совершенно молодой.

Они не разговаривали, и не смотрели друг на друга, просто шли среди падающей воды, дыша разбушевавшейся весной. Возле общежития Сима подумала:"Вот выглянет сейчас любопытная Тамара и все узнает про нас". Что - "все" - Сима не могла бы себе объяснить, и не старалась, увлеченная плавным и головокружительным течением последующих дней. Ничего специально не предпринимая, двигаясь по обычным маршрутам будних дней, они встречались теперь повсюду: в холле, в гладильной, у общего телефона в главном коридоре, у кладовки. Каждый раз это оказывалось очень кстати и было о чем поговорить. Они чувствовали себя как старинные знакомые, которые долго не виделись и теперь старались заполнить этот промежуток, рассказывая и расспрашивая как можно больше.

Позавчера... (Сима прикусила губу - от бесконечных воспоминаний начинала болеть голова, еще бы, всю прошлую ночь...) Раз сто уже был прокручен в памяти тот вечер: как сидели в старой беседке на заднем дворе, как было тепло, несмотря на дождь, как стучали капли по траве и деревянной крыше, как сидела с ними и все никак не уходила белобрысая Наташка Басова, но все равно было замечательно... И на следующий день Сима проснулась с удивительным ощущением счастья, чего с ней давным-давно уже не бывало.

Медленно-медленно, наслаждаясь своим неодиноким одиночеством, переделала утренние дела, а в середине дня узнала от той же Наташки, что Андрей Самойлович уехал - не сказал куда, но видимо, надолго, на несколько дней. "К жене ко своей, небось," - хихикнула Наташка, и у Симы все оборвалось внутри...

Не поверила, не поняла, просидела всю пятницу в каком-то оцепенении и ожидании, но теперь-то уже все ясно - раз так, то ничего не было, ни-че-го. Раз мог уехать, ни слова не говоря, значит, был и остался чужим, значит, вся эта неделя - просто плод разыгравшейся фантазии, всего лишь Симины воздушные замки, и надо просто признать, как факт, что их больше нет...

За дверью послышалось какой-то шорох и в щелке внизу появился краешек белого листа. Не раздумывая, Сима подскочила к двери и рванула ее на себя: в коридоре на корточках сидел мальчишка, один из Азиковых племянников, и смотрел на Симу огромными черными глазищами. Раскаиваясь, что испугала ребенка, Сима тоже села на корточки и спросила, показывая глазами на подсунутую под дверь записку:

- Это... ты чего?

Глядя на странную тетю в упор, мальчишка затараторил громким шопотом:

- А я ничего, а телефон звонил, а моя мама подошла, и хотела вас позвать, а ваша мама говорит, не надо, дорого будет, передайте, что все хорошо и приедет завтра, а я ничего, а моя мама говорит, положи под дверь, и вот.

Чтобы набрать нового воздуха, он замолчал, а Сима взяла с пола записку, дала гонцу конфету и погладила его по жестким прямым волосам.

- Спасибо, беги играй.

На белом листе было выведено узким каллиграфическим почерком:"Все хорошо, квартира хорошая, приедем в воскресенье вечером, мама".

С запиской в руках Сима села на мамину кровать (ее собственная была над маминой - на "втором этаже") и заплакала. Не оттого, что надо было сидеть теперь одной целый вечер, и еще целую ночь, и завтра до вечера, а оттого, что совсем рядом замаячило настоящее, большое одиночество - как только Витя, Ия и мама поселятся в новой квартире. И, может быть, еще от чего-то, о чем наконец-то удавалось не думать...