Николай Лейкин - Два соперника

— Статскій… Два года ужъ Статскій…

— Во-вторыхъ…

— Тысячу триста квадратныхъ саженъ земли подъ домомъ и садомъ. Надворныя строенія приносятъ тысячу восемьсотъ пятьдесятъ рублей чистаго дохода, да въ лицевомъ домѣ самъ живу.

— И какой прелестный домикъ! Словно картинка! Улица тихая, патріархальная. И замѣтьте, воздухъ какой на Петербургской сторонѣ! Немножко далеконько отъ центра, но вѣдь у васъ свои лошади. Да и помѣстительный какой вашъ домъ, ежели съ виду судить…

— Я былъ у Ивана Артамоныча. — Комнаты хоть балы давай… сказалъ отецъ Наденьки.

— Еще-бы, подхватилъ Иванъ Артамонычъ. — Пять комнатъ внизу и двѣ въ мезонинѣ. Всего семь комнатъ. А куда мнѣ семь комнатъ одному?

— Хозяйку, хозяйку… Тутъ и разсуждать нечего.

— Именно хозяйку. Вѣдь вотъ по веснѣ я настоялъ четвертушку водки на черносмородинныхъ почкахъ. Пьешь и чувствуешь, что во рту у тебя садъ.

— Водка на черносмородинныхъ почкахъ — это одинъ восторгъ! восхищался отецъ.

— Вообразите, а у меня то ее и разбили. Поставилъ я ее на окнѣ, чтобы она стояла на солнцѣ… Пріѣзжаю домой изъ должности — кухарка показываетъ и говоритъ: «кошка»…

— Вѣрно, вѣрно. Присмотра нѣтъ. А будь жена — все это какъ слѣдуетъ… Простите, Иванъ Артамонычъ у васъ Станиславъ на шеѣ или Анна?

— Станиславъ на шеѣ и Анна въ петлицѣ.

— Ну, чего-жъ еще! И это въ сорокъ-то небольшимъ лѣтъ.

— Побольше, побольше… Скрывать года не намѣренъ. Но бодръ, свѣжъ и чувствую даже какъ-бы юность.

— Никто вамъ даже и сорока-то лѣтъ на видъ не дастъ.

— Отпусти я бороду, такъ казался-бы старше, но откровенно говоря, я нахожу даже развлеченіе, когда бреюсь. Наполнять утро нечѣмъ — вотъ я не торопясь горячей воды…

— Жениться, жениться… Емельянъ Васильичъ, налей Ивану Артамонычу еще рюмку наливки, а я ему положу еще полъ-цыпленка.

— Будетъ-съ.

— Кушайте. Наденька этихъ цыплятъ сама и кормила. Да вотъ салатцу Наденькинаго приготовленія. Въ разговорахъ-то мы объ салатѣ и забыли.

— Только ужъ развѣ изъ-за салата, приготовленнаго Надеждой Емельяновной. Вы говорите: жениться… Давно собираюсь… Въ іюнѣ, долженъ сказать, я и намѣтилъ себѣ вдову одну, но Богъ спасъ. Такая оказалась…

— Что вдова! Вдовы вертячки! Ужъ ежели вдова понюхала воли, то въ рѣдкихъ случаяхъ толкъ бываетъ, сказала мать Наденьки. — Вамъ дѣвушку надо, дѣвушку изъ хорошаго семейства, скромную, выросшую подъ присмотромъ родителей…

— Именно-съ… Потому что у меня отъ покойницы жены и великолѣпная лисья ротонда, крытая бархатомъ осталась, пальто съ куньимъ воротникомъ… Брилліантовая нитка, брилліантовый браслетъ, серьги, такъ брилліанты, честное слово, по горошинѣ. Я вѣдь ее, покойницу, изъ богатаго купеческаго дома взялъ. Умерла — духовную мнѣ… Серебра у меня столоваго…

— Эдакое богатство! Да конечно-же, тутъ и думать нечего, чтобы вдовымъ жить! воскликнула мать.

— Божьяго милосердія въ серебрѣ, такъ въ каждой комнатѣ… хвастался совсѣмъ уже опьянѣвшій Иванъ Артамонычъ.

— Сватайтесь, сватайтесь скорѣй… Какъ возможно вамъ вдовцомъ вѣкъ коротать! И я увѣрена, что ужъ у васъ есть кто-нибудь на примѣтѣ.

Иванъ Артамонычъ смотрѣлъ на Наденьку маслянными, слегка слезящимися глазами и слегка заплетающимся языкомъ отвѣтилъ:

— Скрывать не стану. Есть. И почелъ-бы за великое счастіе…

— Кто такая? Кто такая, Иванъ Артамонычъ?

— Боюсь сказать, робѣю…

— Ну, вотъ… Въ семейномъ-то домѣ! Да что-жъ, вы наливки-то не кушаете? Эту наливку Наденька настаивала, сама и варила, сама и сахару прибавляла. Емельянъ Васильичъ! налей Ивану Артамонычу.

— Только ужъ развѣ изъ-за того, что наливка отъ трудовъ Надежды Емельяновны.

— Налей и мнѣ, Емельянъ Васильичъ, налей и Надюшѣ, и мы съ Иваномъ Артамонычемъ чокнемся… Наливка слабенькая. Ваше здоровье, Иванъ Артамонычъ.

— Нѣтъ-съ… Теперь здоровье Надежды Емельяновны.

Иванъ Артамонычъ отодвинулъ стулъ, всталъ и полѣзъ черезъ столъ чокаться съ Наденькой.

— Такъ кто-же, Иванъ Артамонычъ, та счастливая избранница, которую вы намѣтили? приставала къ гостю мать Наденьки.

Иванъ Артамонычъ крякнулъ, блаженно улыбнулся во всю пгарину рта и отвѣтилъ:

— Извольте, я вамъ открою мою тайну. Избранница эта — та, съ которой я теперь чокаюсь…

— Надюша? — воскликнула мать.

— Да… но я боюсь… Я робѣю… Отказъ — и я погибъ.

— Вы свататесь къ Наденькѣ и вамъ отказъ?.. Да что вы, Иванъ Артамонычъ! Мы за честь должны считать. Емельянъ Васильичъ! да что-жъ ты-то ротъ разинулъ и молчишь!